«Фаина. Эшелон». Ф. Райхельгауз.
Театр «Школа современной пьесы».
Режиссер Иосиф Райхельгауз, художник Мария Трегубова.

Любопытный опыт работы с документом предъявлен в спектакле Иосифа Райхельгауза «Фаина. Эшелон» в театре «Школа современной пьесы». Режиссер ставит воспоминания своей мамы о войне. Историю рассказывает актриса Елена Санаева, и ее личные воспоминания мешаются с воспоминаниями по роли. В течение всего спектакля готовится борщ на всех зрителей, и здесь торжествует эта идея совместной коллективной памяти, в которой растворяются индивидуальные сюжеты.

Спектакль идет на малой сцене — в «Зимнем саду». Зрителей сажают за старые, обшарпанные столы друг напротив друга, длинной вереницей. В течение спектакля расстилается скатерть, ставятся фронтовые скромные тарелки и кружки. Позже оказывается, что вся конструкция зрительного зала — сцены — это и есть сам эшелон. Его даже потряхивает, как при движении.

Сцена из спектакля.
Фото — Галина Красина.

Все дело в том, как Елена Санаева произносит текст. В ее трактовке память — это штиль, беспорывность, а не волны, не бурная река. Представьте себе, как может рассказывать немолодая женщина историю своей семьи за приготовлением пищи, между делом, воспроизводя давно заряженную в ней магнитофонную ленту. Здесь не будет сенсационных эффектов, не будет синкоп и взрывов, не будет выпрашивания какой-либо эмоции у зрителя. Это повседневность памяти, которая улеглась, настоялась, стала аудиокнигой и, может, эпосом.

Именно поэтому в этой работе можно делать фантастические вещи: нет никакой границы между памятью персонажа и памятью актрисы. Это память народа, память возраста, память поколения. Это память о невыносимом страдании и страшной довоенной и послевоенной бедности, которая одна на всех. Память мамы Иосифа Райхельгауза постоянно возвращается к сюжету, невозможному для самоосознания ребенка: как на ее глазах немецкие самолеты расстреляли эшелон с эвакуированными. Гибель отца, обнимающего в последнем жесте труп обезноженной матери. Чем больше рассказывается эта история, тем сильнее немота и неосознанность ребенка в тот момент начинает набирать голос, слезность, катастрофичность высказывания. Так быть не может. Так просто не может быть никогда. Это невозможно понять, принять, пережить.

В визуальный образ спектакля введено видеовоспоминание о другом эшелоне — который в кавычках. Одноименная пьеса Михаила Рощина, поставленная в «Современнике», осталась на пленке в фильме-спектакле Галины Волчек и Иосифа Райхельгауза. Таким образом тема эшелона — лейтмотив творческой и личной биографии режиссера.

Точно так же в ткань этой коллективной памяти о войне вплетается и реквием по ушедшим артистам «Школы современной пьесы», и здесь не только хорошо известные звезды Юрский, Глузский и другие, но и безвременно ушедшая и очень талантливая Анжелика Волчкова. И тут, в такой концепции, это слияние не кажется эклектичным: память о далекой войне и память о близкой современности. Это всё эшелон, уходящий в прошлое.

Здесь традиционные воспоминания жительницы еврейской окраины в Одесской области переходят в нестереотипные наблюдения. Как немцы унижали, оскорбляли и насиловали своих, как безногий русский солдат становится банальным вором для девушки, которая помогает ему выжить, как действовали мародеры, обиравшие труппы соотечественников после нацистского налета. Но есть среди них и довоенная нестереотипная история — как у одесских евреев возникло желание строить социалистический еврейский колхоз — нечто, видимо, сходное с идеей кибуца. И как эти идеалистические утопические планы разбила война.

Невзирая на то, что неподкупная интонация Елены Санаевой стремится быть удивительно безыскусной, простодушной, немудрящей (и это так хорошо тут), спектакль тяготеет к иммерсивности, здесь есть несколько типичных приемов современного театра от художника Марии Трегубовой. Рассказывать их — значит спойлерить. Но наиболее точный образ, который воспроизводит для нас, сегодняшних, облик войны — это подробно и долго готовящаяся трапеза, которая нам не достается, рассыпается, гибнет на глазах. Пир, который отняли, забрали. Дар жизни, которого моментально не стало. Это очень мощный и редкий, раритетный образ национальной катастрофы.