«Дон Кихот». В. Мицукова. Фантазия по мотивам одноименного романа М. де Сервантеса.
Городской драматический театр (Нижневартовск).
Режиссер Татьяна Родина, художник Варвара Бабошина.

Конечно, сюжет о Дон Кихоте — несомненный палимпсест. Каждый следующий автор соскабливает предыдущий текст со свитка и пишет свой, как писал и Сервантес — по «пергаменту» новелл Саккети и рыцарских романов. Ни Сервантес, ни Шекспир не именовали себя постмодернистами, теоретически узаконившими «письмо по письму». Просто в литературе так было всегда. И права М. Смирнова-Несвицкая, писавшая когда-то, что «неизвестно, который из соскобленных текстов ценнее — старинный или более поздний. Современные технологии иногда позволяют прочесть и стертые тексты. В конце концов, порой и сам носитель — пергамент — оказывается драгоценнее запечатленных на нем мыслей».

А. Абачараев (Кехо).
Фото — Анна Стрельцова.

Ценность спектакля, виденного мною не так давно на далеком Севере, в том, что его режиссер Татьяна Родина соскабливает литературные наложения — до полной чистоты пергамента, и он становится ценен сам по себе, поскольку через него просвечивает свет сцены, а через сценическую реальность — абрис романа, воспоминания о его перипетиях: рыцарь, прекрасная возлюбленная, злые силы, друг-оруженосец. Точнее — просвечивает воздух, хотя воздух не может просвечивать, поэтому я пишу «свет», проклиная правильности речи и редакторское занудство. Правильно относительно спектакля нижневартовского Городского театра — «воздух просвечивает». Из этого воздуха театр выдувает своими собственными театральными легкими веселый и драматический игровой спектакль, почти капустник. И он получается легкий, простите за каламбур, и прозрачный.

Дон Кихот, как и Гамлет (плюс Обломов и Анна Каренина) — нынче в героях времени. Не потому, что все читали статью Тургенева «Гамлет и Дон Кихот», а потому что наступило время нового Дон Кихота. Его мыслят и как злобного сумасшедшего старика, борющегося за старые порядки (слышала про такой режиссерский замысел), и как дурковатого антигероя, скачущего на вымышленной палочке — Дон Кихота давно лишили его романтического ореола (первым сделал это Сервантес), и в чести сегодня Набоков, подчеркивавший жестокость романа.

А. Абачараев (Кехо), Е. Наумов (Санчо).
Фото — Анна Стрельцова.

Татьяна Родина, напротив, взяв в подруги почти юного драматурга Владу Мицукову, а в соратники прекрасную труппу нижневартовского Городского театра, всегда отличавшуюся отличным сценическим юмором (это подтвердит любой, кто видел «Посадить дерево» М. и В. Зайчиковых или «Хочу в Париж» и «Урожай» Зайчикова В.), поставила спектакль о возможности нелепого и прекрасного донкихотства. О том, что оно растет где угодно, хоть на краю света. Хоть в богом забытом ДК поселка Верхняя ЛаманчА, «оборудованном по последнему слову техники» единственным проектором, с помощью которого можно показывать слайды на лекции про Сервантеса… А когда проектор выключается — тоже ничего, ведь можно «подключить фантазию»!

Если в Югре есть Ванзетур, Сартынья и Чантырья, почему б не быть и ЛаманчЕ?..

А. Абачараев (Кехо).
Фото — Анна Стрельцова.

Короче — Дом культуры, мероприятие, дородная дура-директорша «белый верх — черный низ» Валенсия Мадридовна (Валентина Захарко жжет), нервно-лирическая недотепа лекторша Евдокия Тобольтовна (Дуся), у которой все вечно валится из рук (Алена Михеева выступает здесь белой клоунессой). Должна состояться лекция «Дон Кихот через 500 лет» (и она, по сути состоится: Дон Кихот — не жилец в этом мире, как и 500 лет назал), но прежде, как и положено, — награждение передовиков.

Грамотой им. Дон Кихота за активную жизненную позицию награждается Педро Педрович Петров в ондатровой шапке, костюме и оленьих валенках. Приветливый животновод (Сергей Лесков умеет быть на сцене уморительно смешным идиотом) любит заниматься раскопками на своем земельном участке. Недавно он раскопал меч и доспехи, демонстрирующиеся теперь в фойе ДК как музейные экспонаты. И еще там много всего «средневеково-капустного»… Теперь он получает грамоту и ветку белых мелких хризантем от пышнотелой и влекущей его Валенсии Мадридовны (влечет его каждая близкостоящая женщина). У него, кстати, имеется счет к работнику ДК — тощему электрику Кахо Сосоевичу: тот выпустил из загона часть его баранов, и теперь те гуляют по горам без животноводческого тепла и любви… «Думала овечка о своем, о вечном… А от таких — все зло», — жалуется Педро залу, читая стихи об овцах… Чувствуете, как исподволь возникают мотивы романа?

ДК. Это буквенное сочетание в отношении Дон Кихота в ходу со времен не очень удачного спектакля Андрея Могучего «ДК Ламанчский» (действие происходило в ДК — Доме мировой культуры). Буквы вошли в театральный лексикон не менее плотно, чем рассказ Борхеса о Пьере Менаре, авторе «Дон Кихота», — манифест постмодернизма.

Сцена из спектакля.
Фото — Анна Стрельцова.

Но Татьяна Родина никаким постмодернизмом не занята, она ставит простодушный, игровой, наивно-остроумный спектакль, состоящий из самого вещества театра: этюдов, актерского удовольствия, шуток, свойственных театру (если что-то и отсвечивает в принципах общения с Сервантесом, так это нетленный опыт Абрама Терца и его прогулок с Пушкиным). Спектакль полон надежды, что молодой зритель, не читавший «Дон Кихота» («Стесняюсь спросить, есть в зале кто-то, кто читал роман… ну, кроме меня?» — робко задает вопрос перед лекцией Евдокия Тобольтовна, и очевидно, что в зале не поднимается ни одна рука), возьмет после спектакля в одну из своих опущенных рук — великий роман.

— Сань?.. — окликает долговязый электрик Кехо Сосоевич своего напарника…
— Чо? — откликается Саня, стоящий в бутафорских доспехах, дабы иллюстрировать лекцию обмирающей от своей нелепости сельской интеллигентки Евдокии Тобольтовны.
— Сань!
— Чо?
— Санчо!

Вот и театр!
Вот и два актера, буквально созданные для этих ролей: Артур Абачараев и Евгений Наумов. Не будь в театре Абачараева — не стоило б и браться за вышивание этюдов о Дон Кихоте по полотну романа.

В. Захарко (Валенсия Мадридовна), С. Лесков (Педро Педрович).
Фото — Анна Стрельцова.

ДК — место жестоких нравов: бедную Тобольтовну увольняют. В обесточенном ДК трое — Кехо, его Дульсинея и Санчо — проходят посвящение в рыцари, и, конечно, Кехо хочет отомстить за увольнение дамы его сердца. И вообще избавлять людей от горя. Он идет в зал: кому помочь в его горе? И хотя зрители говорят, что нет у них никакого горя, разве это причина не совершать рыцарские подвиги и противостоять обыденному сознанию ДК? Кехо в шлеме освобождает от диктата Валенсии хор детей «Кузнечики», поющий из-под палки «Балладу о Дон Кихоте», посвящает в рыцари отрока Адреаса — словом, мотивы романа окутывают жизнь ДК в Верхней ЛаманчЕ.

Дальше они с Санчо выпьют в своей каптерке, поскачут на стульях (отличный этюд) — и тут в спектакль ворвется музыка из «Человека из Ламанчи». Вот тут электрики Санчо и Кехо (отвечающие, между прочим, за свет!) станут настоящими героями романа, водка и игра сделают их почти настоящими персонажами. Кехо — Абачараев откажет даме-спонсору-дракону Альтисидоре Дункановне (Евгения Цариценская), его будут преследовать, злые силы ДК и примкнувший к ним животновод Педро Петров привяжут его к железному стулу, он почти умрет — а в библиотеке ДК случится пожар (короткое замыкание!). Символического смысла никто не поймет, крайним окажется электрик, торжествующие прагматики уведут неформатного работника, обвинив его в поджоге. Но все успеет случиться: объяснение с Дульсинеей, еще раз клятва посвящения в рыцари… А когда Кехо уведут, возникнет Адреас и предложит Евдокии Тобольтовне свою защиту. Примет эстафету. Благодарная, она посадит подростка смотреть диафильм о Дон Кихоте, а тут набегут и остальные дети в обгорелых рубашонках, перепачканные сажей…

Мораль этого спектакля прозрачна, как бутылка водки, выпитая Кехо и Санчо: в прагматическом мире советского ДК и животноводов в ондатровых шапках нет места инакомыслию и инакоповедению. Но веселый и скорбный труд «инаких», чудаков и идеалистов, способных возгораться идеей, не пропадет. Как у Володина в «Дульсинее Тобосской» Альдонса заражалась донкихотством и превращала в рыцаря задрипанного Луиса, так Евдокия Тобольтовна, сперва лишь затвердившая сведения о Сервантесе, становится настоящей Дульсинеей — последовательницей Дон Кихота в ДК Верхней ЛаманчИ. И у нее теперь целый хор потенциальных рыцарей.

А. Абачараев (Кехо), А. Михеева (Евдокия Тобольтовна).
Фото — Анна Стрельцова.

Этюдный, из вещества сцены рождающийся спектакль пересказ только убивает. Ведь внутренние переходы от ДК-учреждения к ДК — Дон Кихоту совершаются здесь магическим актерским «ап!», наивной верой в только что родившиеся предлагаемые, в их перемены, в игру как способ жизни… И классический Дон Кихот просвечивает в Кехо — Артуре Абачараеве, и электрик Кехо становится Дон Кихотом в одном отдельно взятом ДК… Амбивалентность ситуаций — закон игрового театра, ключами которого Татьяна Родина открывает для молодого зрителя дверцу в роман, очевидно, сгоревший в библиотеке Верхнеламанчского ДК. Но пепел его стучит в сердца участников хора «Кузнечики», сидящих на полу перед экраном. Начинать надо с диафильма. А потом…