Сегодня, в Международный день театра, мы поздравляем всех без исключения служащих Мельпомене — от гардеробщика до самого-самого знаменного артиста и режиссера. От всей широкой редакционной души желаем цеховому сообществу нашей необъятной — от Шарыпово до Москвы — вдохновения, удач, свершений, открытий, драйва, достойного вознаграждения за труд, признания. Оваций, длящихся до десяти, как минимум, минут.

И приглашаем Вас в нашу курилку послушать театральные шепоты и вскрики…

***

Кирилл Юрьевич Лавров: В молодости мы с Кешей Смоктуновским жили в общежитии театра, во дворе. Денег ни черта не было, и Кеша питался в основном вареным луком, который очень любил, а я терпеть не мог… И вот с какого-то киношного гонорара мы купили телевизор. И как раз — прямая трансляция нашего спектакля «Достигаев и другие», где я был занят. Отыграл свою сцену — и домой, смотреть. Теща восхищается: «Кирюша, ты так хорошо выглядел!», я смотрю на партнеров — полный восторг, играют замечательно! И вдруг вижу — заминка. И говорю своим: «Смотрите, смотрите, у них там кто-то опоздал на выход! Что там такое? Кто же это опаздывает?!..» И вдруг понимаю: не вышел я! Срываюсь, бегу через двор, в ворота, влетаю по лестнице на сцену — а там уже другое явление. И, увидев меня, Полицеймако сквозь зубы шепчет: «Уйди, сволочь, все давно кончилось…»

Кирилл Лавров курит.

***

Знаменитую актрису Грановскую спросили однажды:

— Елена Маврикиевна, вы помните, как началась революция?
— Ну как же, отлично помню. Утром лежу я в постели, входит горничная и говорит: «Мадам, к вам пришел человек из французской прачечной и умоляет его принять». — «Хорошо, пусть войдет». Входит человек и говорит: «Мадам, я огромный поклонник вашего таланта, я давно мечтаю попасть на сегодняшний спектакль, помогите мне в этом!» Я говорю: «Хорошо!». На следующее утро лежу я еще в постели, входит горничная и говорит: «Мадам, пришел человек из французской прачечной и умоляет его принять». — «Хорошо, пусть войдет». Он входит и долго и восторженно расточает комплименты и говорит: «Мадам, если бы это было в моих силах, я бы усыпал ваш путь к театру розами…»
— Елена Маврикиевна, а как же революция?
— Так вот, душенька, как раз тогда она и происходила.

Лев Эренбург курит.

***

Эльмо Нюганен: Жили два актера, всю жизнь соперничали, друг друга не любили. И вот один умер. Похоронили. И тому, кто остался жив, снится сон, а во сне — многолетний соперник. «Ну, как ты там, на том свете?» — «Знаешь, хорошо. Здесь много актеров, неплохих, есть приличные режиссеры, драматурги. Начали репетировать спектакль, и знаешь, я посмотрел в расписание — завтра у тебя репетиция…»

Эльмо Нюганен курит.

***

Знаменитая актриса Театра Комедии Елизавета Уварова уезжала из Москвы. Ее приятельница Фаина Раневская удерживала ее. «Не могу, у меня завтра сбор труппы», — объясняла Уварова. «Как, и ты поедешь на этот Иудин день?!» — изумленно воскликнула Раневская.

Фаина Раневская курит.

***

Стихи Анатолия Солоницына, сочиненные им в период работы в таллиннском Русском театре:
Мы не будем больше пить,
Будем денежки копить.
Вот накопим рублей пять
— И опять…
Мы не будем больше пить,

Иван Вырыпаев курит.

***

А. Солоницын и А. Сагальчик
Печально известный критик Ю. Зубков, загубивший не одну режиссерскую судьбу, опубликовал как-то в конце 1960-х в «Театральной жизни» статью «В овраге», из которой следовало, что режиссерам М. Захарову и А. Сагальчику не место в советском театре.

Сагальчик уехал в Таллин ставить в Русском театре «Тот, кто получает пощечины» Л. Андреева. И вот однажды, на премьерном спектакле, к нему прибегает радостный директор театра:«Вы знаете, кто приехал нас смотреть?! Сам Зубков!»

Сагальчик понял, что — конец, и тут же, найдя актера А. Солоницына, исполнителя главной роли, сказал ему: «Толя, быстро — что угодно, только не играть при нем!» Солоницын лег в гримерке, и… у него начался сердечный приступ. Объявили в зале:«Спектакль задерживается», вызвали «скорую», та сделала кардиограмму: действительно, сердечный приступ. Солоницыну предложили ехать в больницу, он отказался: полежу еще здесь, если не полегчает — то еду… Объявили в зале: «Спектакль отменяется в связи…».

Когда опасность миновала, Солоницын встал и они с Сагальчиком… пошли в гостиницу отметить свой успех. Отметили сильно.

Дмитрий Волкострелов курит.

***

Известный директор знаменитого театрального фестиваля «Реальный театр» Олег Лоевский приходит к еще более знаменитому директору театра, своей непосредственной начальнице, и говорит: «У меня кончились визитки». Возмущенная реакция директора: «Я не понимаю, Алик, куда ты их деваешь! Раздаешь ты их, что ли?»

Адольф Шапиро курит.

***

Один актер был похож на Пушкина. Это, в общем, определило и до некоторой степени исказило его жизнь. Он играл Пушкина в спектаклях детского театра, читал его на радио, а на утренниках в фойе театра, под пальмой, в гриме поэта рассказывал детям сказки Пушкина…

Однажды, не вполне трезвый и потому совершенно краснолицый и потный, но в гриме Пушкина, он сидит и читает в фойе театра детям пушкинскую сказку… Шестилетний мальчик слушает, слушает, потом в ужасе подходит к маме и говорит: «Мама, а я не знал, что Пушкин индеец!»

Тот же актер читал стихи и переписку Пушкина по радио. И произносил подписи. Читает, читает, а потом важно и многозначительно: «Anonyme». И снова: «Апопуте…»

Петр Фоменко курит.

***

Анатолий Праудин: Я люблю японцев. Они настоящие русские люди… Приехали мы с Георгием Цхвиравой проводить в первый раз мастер-класс в Японии. Приходим подписывать контракт, а нам выкладывают том в 133 страницы… Пункт первый:«Если вы вышли из отеля и подскользнулись на левую ногу, то… А если на правую…» И так далее. На третьей странице мы понимаем, что долго не выдержим, и говорим: «Знаете, мы со всем согласны. Давайте сразу все подпишем, только оговорим гонорар — и все». «Э, нет, — высокомерно заявляют нам — Вы не в России, а в Японии, Стране восходящего солнца. У нас свои законы». Читаем дальше. «Если вы вышли из отеля и запнулись на правую ногу…» Тогда я говорю: «Знаете, у нас тоже свои традиции. У нас положено через каждый час работы — 100 граммов». «У нас нет водки», — высокомерно говорят нам. «А у нас есть», — говорим мы и выставляем привезенную бутылку. Выпиваем по 50 г. Мы — в один глоток, а они тянут, причмокивают… «У нас свои традиции, — говорим мы. — У нас 50 граммов не пьют так постепенно, а пьют одним глотком.» Наливаем им по 50 г — и раз! Видимо, это произвело на них сильное впечатление, потому что через минуту они схватили этот договор, швырнули его со всего маху в угол и закричали: «Поехали к гейшам!» Всю ночь они вместе с нами кутили у этих самых гейш. Как выяснилось потом, они пропивали наш гонорар. Мы так ничего и не получили: договор-то не был подписан!

Георгий Товстоногов курит.

***

Один польский актер повесился, оставив предсмертную записку: «Надоело одеваться — раздеваться». Все. И ведь правда! Встал утром — оделся. Пришел в театр на репетицию — разделся, оделся. После репетиции — разделся, оделся. Пришел домой — разделся. Вечером оделся, пришел в театр — разделся, оделся. Потом — все переодевания по ходу спектакля Разделся, оделся, пришел домой — разделся… И так всю жизнь. Можно ли не сойти с ума и не повеситься?!..

Из программы «Приглашение в театр»