Один из ведущих режиссеров европейского театра Люк Персеваль представил на сцене Театра-фестиваля «Балтийский дом» свою первую постановку в России — спектакль «Макбет» по пьесе Уильяма Шекспира.

«Макбет» — трагедия прежде всего о власти, потом о любви. Точнее, о любви к власти. Попытка раскрыть эту всегда злободневную тему средствами искусства предполагает готовность автора к разговору о сегодняшнем дне.

В отсутствии любви человек, наделенный властными полномочиями, стремится подчинить себе безропотный народ (народная безропотность — причина тирании и ее чудовищных последствий). Примерно об этом должен быть сегодняшний «Макбет». Пьеса великого Шекспира из тех, которые со временем приобретают дополнительный смысл и в какой-то момент становятся предупреждением. Мы живем в эпоху, когда любые перемены считаются бесовщиной (хорошо, пусть ведьминской ворожбой). Поэтому наши леса остервенело раскачиваются, но не двигаются с места («От всех врагов Макбет храним судьбой, пока Бирнамский лес не выйдет в бой на Дунсинанский холм»). Задача режиссера — суметь это предупреждение донести до публики внятно, безжалостно, — чтобы сразу в цель. Непревзойденный пример — спектакль «Враг народа» Г. Ибсена в постановке Льва Додина. Режиссер, который лучше других знает, как превратить жизнеподобный театр в поэзию, мастер вневременных обобщений Лев Додин в этом спектакле предпочел прямое высказывание — о ненасытной жажде власти, безропотном обществе и попранной истине. Эти темы требуют четкости, ясности, откровенности. Лаконичный, простой, местами жесткий язык додинского спектакля, как оказалось, самый верный способ начать важный разговор. Режиссер спровоцировал диалог, который продолжился за пределами зрительного зала.

Казалось бы, «Макбет» создан для подобного разговора. Главный режиссер Театра им. Ленсовета Юрий Бутусов в своей версии «Макбета» решился затронуть те же болевые точки. Он применил к пророческой пьесе свой режиссерский метод: перемешал вечное с сиюминутным, классику с попсой, мистерию с рок-концертом. У Юрия Бутусова яркой кроваво-красной ниточкой сквозь весь спектакль протянут любовный мотив: не только деньги и жажда власти правят миром, но и отчаяние ненасытной любви, которое толкает человека в пропасть прежде, чем мир скатится в тартарары. Иногда режиссер прерывает любование воплощенной женственностью — Лаурой Пицхелаури в роли Леди Макбет — фрагментами размышлений о прошлом и настоящем («панк-молебен» в исполнении симпатичных ведьм — самая явная цитата из недавнего прошлого, сцена развратного пира — красочный шарж на представителей приближенной к власти элиты, погрязших в грехах сиюминутных удовольствий и так далее).

Образцом театральной поэзии и чистой красоты был «Макбет» Эймунтаса Някрошюса. Спектакль, сотканный из мимолетностей, остался в истории мировой культуры чередой запечатленных мгновений и простых как библейская истина символов: ведьмы — птицы, жизнь — сухое дерево, грехи — красные ягодки, растущие на нем, неизбежное покаяние — камни, падающие с неба и несмолкающая мелодия любви. Да, тот «Макбет» тоже был прежде всего о любви. Среди архивных фотографий спектакля есть снимок, который об этой самой любви мужчины к женщине все объясняет: он закрывает рукой ее рот, она — его глаза. Он смотрит на мир ее глазами, она озвучивает его затаенные мысли. В спектакле Люка Персеваля нет ни крови, ни любви. Это обескровленный и бесчувственный «Макбет».

Странная метаморфоза произошла с самой кровавой пьесой Уильяма Шекспира в XXI веке. Из нее вытравили главное — предостережение. В программке к спектаклю Люка Персеваля подробно изложена сценическая история пьесы: считалось, что на ней проклятие, с дерзнувшими воплотить на сцене трагедию шотландского короля происходили несчастные случаи мистического толка. Издавна людей страшили пророчества, а «Макбет» как раз о сбывшемся пророчестве. И сама пьеса воспринималась как пророчество. Предостережение. Современный «Макбет» — одиночка, трусливый властолюбец, не более того. Он перестал быть эпическим героем — всего лишь слабый человек, чья судьба представляет собой личную драму «не ведавшего, что творит», но не трагедию общества, утратившего нравственные ценности.

Люк Персеваль так же равнодушен к героям, как они друг к другу. Ему, в отличие от Юрия Бутусова, чуждо любование прекрасно-юной Леди Макбет (Мария Шульга). Красотка на каблуках; такие не особо задумываются, какой ценой достаются их мужьям богатство и власть. Режиссер, как видно, презирает и Макбета, который здесь — грубоватый мужлан с похотливыми инстинктами (Леонид Алимов). На убийство его толкает инстинкт защитника и охотника. Выходит Леди Макбет в спущенных колготках и требует отомстить Дункану, который ее изнасиловал. Перепуганный муж не успел опомниться, как красавица села на него сверху. Но никакой эротики — оба напрочь лишены искорки взаимного притяжения. Люк Персеваль использовал один из любимых приемов современных режиссеров — перенос в условное пространство театра низменных проявлений человеческой природы. Спущенные колготки, женская истерика, мужская сила, грузное тело на хрупкой фигурке — все это режиссер попытался вписать в мистическую реальность шекспировской пьесы с помощью полумрака, завораживающей мелодии электрогитары, холодного света, дыма и жутковатой атмосферы пограничного состояния между сном и явью. Лоскутками поэтического текста и эффектными мизансценами режиссер прикрыл пустоту. Наверное, так и задумывалось: в анонсах много говорилось об увлечении Персеваля йогой и буддисткой философией (цитата режиссера: «Идея пустоты, ничто, является центральной во многих произведениях Шекспира»).

Этот спектакль вроде карандашного наброска. Силуэты прочерчены без лишних деталей, из которых драматург лепил характеры. Вокруг Макбета и его Леди действуют не люди, а тени: не важно, кто тут Дункан (впрочем, королю положена бумажная корона), а кто Банко, беременность леди Макдуф — лишняя подробность; разве что мальчонку Флинса, пожалуй, можно пожалеть, и еще сбежавших принцев — сыновей Дункана (Макбет делает знак рукой: они оба «ма-лень-кие…»). Невинные дети в этом спектакле выглядят ангелами, волею случая попавшими в ад.

Помимо этих теней населяют расчерченное наклонными металлическими штырями пространство длинноволосые ведьмы. Они — истинные хозяйки этого мира! Как скажут, так и будет. Молчаливый пролог затянулся: медленно один за другим персонажи выходили в тускло освещенное пространство. Первая же сцена — ночь убийства. Тревожный шепот (прислушиваться не обязательно), звучала музыка, решалась чья-то печальная судьба, но было все равно, кто, зачем и почему возьмет грех на душу. Люк Персеваль говорил, что это архетипы. Стало быть, вечный мужчина и вечная женщина. Их прообразы можно найти в древних мифах, они и в наши дни ничуть не изменились. Режиссер размышляет о вечности, которая всегда — смерть и никогда — жизнь. Ближе к трагическому финалу Леди Макбет произносит монолог героини пьесы Самуэля Беккета «Счастливые дни». В беккетовской пьесе женщина, зарытая по пояс в землю, ждала, когда зазвонит колокол и придет смерть. Но колокол молчал. Смерти нет, а значит, нет спасенья. Не верю. Не верю. Не верю. Не хочу верить.

P. S. В прошлом сезоне петербургская публика видела в Театре-фестивале «Балтий¬ский дом» два спектакля Люка Персеваля. «Каждый умирает в одиночку» Ханса Фаллады и «Братья Карамазовы» Ф. М. Достоевского. В обоих спектаклях была вера в то, что мир могут спасти скромные усилия добрых людей. Именно в этой неоспоримой правде актуальность искусства и его необходимость — здесь и сейчас.