Премьера «Джекилла и Хайда» в Театре музыкальной комедии — явление незаурядное. Дело даже не в том, что мюзикл сугубо серьёзен и мрачен (на «Чаплине» тоже не слишком повеселишься). Он философичен и психоаналитичен (или даже паталогоанатомичен). Не случайно в буклете поминают Зигмунда Фрейда и на суперзанавесе перед зрителем вращается обнажённый мозг, почему-то вызывающий гастрономические ассоциации. Хороши котлетки из жареных мозгов!

Мюзикл по стивенсоновской повести «Странная история доктора Джекила (в русском переводе с одним „л“) и мистера Хайда» начинается с сентенции доктора Джекилла: «В каждом из нас есть два начала. Если бы добро и зло могло быть разделено на две составляющие, жить стало бы гораздо проще». С этим можно поспорить. Большинство из нас мирно поддерживают в собственном сознании диффузию добра и зла, лишь иногда выпуская пары зла. Святые в чистом виде встречаются не часто. И злодеи тоже. Один мой добрый знакомый вспоминал, как заматерелый убийца плакал над стихами Некрасова. С годами начинаешь понимать: самые неприятные люди имеют свои достоинства. Хотя есть подлые поступки, им нет прощения. Но интеллигентные, мудрые люди их тоже прощают. Так, Н.П.Акимов решил, вернувшись в Театр Комедии, начать с чистого листа, не выясняя отношения с писавшими на него доносы в конце 40-х.

Впрочем, мы увлеклись общими рассуждениями. Повесть Стивенсона — о противоречивости человеческой натуры. Мюзикл Фрэнка Уайлдхорна (композитор) и Лесли Брикасса (либреттист) в постановке Миклоша Габора Кереньи — о другом. Есть благопристойный «фасад», или приличия. Подавляющее большинство членов общества эти приличия соблюдают. В том числе и доктор Джекилл, несколько сбиваясь на простительную учёному эксцентричность. Выпив приготовленное в результате опытов зелье, Джекилл высвобождает свои инстинкты. Нехороший Эдвард Хайд делает то, что хочет, и торжествующе поёт про себя: «Живой!». Стало быть, Джекилл дохленький или полудохленький? Наш брат критик тоже постоянно себя сдерживает. Даже самые гневливые не всё выплескивают из своей болезненной души. Вот я и подумал: а если разделить рецензию на часть добрую и часть злую?

«Но без женщин и свет нам не мил…»

Джекилл (поглаживая очки). Чисто мужская философская повесть — это естественно. В «Странной истории…» Стивенсона нет женщин. Оперетта или мюзикл без женщин, любовной интриги — нонсенс. Уайлдхорн и Брикасс вводят в сюжет двух контрастирующих красавиц: добродетельную голубку, невесту Джекилла Эмму и проститутку широкого профиля Люси. Девушки обеспечивают музыкальное разнообразие: напористые, обличительные зонги-ансамбли и страстные монологи главного героя сменяются нежными романсами и любовными дуэтами (Джекилла и Эммы).

Хайд (потряхивая немытой гривой). Всё не так просто. Не зря Владимир Набоков в своей лекции («Лекции по иностранной литературе») напоминал: у стивенсоновского почтенного доктора были какие-то грешки, которыми Хайд мог его шантажировать. То ли грешки связаны с женщинами, то ли он — тайный гомосексуалист. В мюзикле нет намёков на пороки доктора. Только перед стрип-кабаре «Красная крыса» доктор заявляет приятелю: «Для одного дня слишком много разговоров о достоинстве и сдержанности…». Но главное, знаете ли, появление двух дамочек полностью разрушает логику сюжета. Хайд в мюзикле выступает в качестве своеобразного Робин Гуда, борется нетрадиционными методами против лицемерия общества, то есть убивает богатеев-тартюфов. Заметим, у Стивенсона Хайд убил одного епископа, совершенно немотивированно. Не понравился он ему. И зачем Хайд убивал своих оппонентов? Попечительский совет, запретивший эксперимент, оказался прав. Ничего, кроме вреда, опыт Джекилла не принёс. Но с какой стати Хайд зарезал стриптизёршу Люси, которая в спектакле никогда не раздевается, только крутится понапрасну вокруг шеста? Это уже не Робин Гуд, а Джек-Потрошитель.

Джекилл. А Вы чего хотели? Чтобы российская актриса, поступившись достоинством, демонстрировала своё, между прочим, очень стройное тело? Достаточно того, что Наталья Диевская (исполнительница премьеры) ни от кого не скрывает свою обворожительную улыбку.

Хайд. Слов нет, актриса очень привлекательна по-женски, но я сравниваю её с бродвейской исполнительницей, Колин Секстон. Та не столь обольстительна, но зато, какое разнообразие интонаций! У американки мечта о новой жизни (из 2-го акта) — настоящий драматический монолог, а не умилительный романсик на фоне домика с палисадничком. Я уже не говорю об экспрессивности мизансцен, эффектности костюма. Здесь режиссёр Керо (Кериньи) не придумал ничего, кроме «великого стояния» перед суперзанавесом.

Джекилл. Ну, милый, на Вас не угодишь. А как интересно задумано, что две обожающие Джекилла женщины (Вера Свешникова и Наталья Диевская) поют дуэт о своей любви!

Хайд. Угу. И при этом меняются местами, деталями одежды. Получается, нет разницы между проституткой и праведной барышней. «Что тот солдат, что этот…», как говаривал Б.Брехт. Впрочем, проститутка всё равно привлекательнее. Как в «Оливере», «Унесённых ветром» и т.д. Музыкально партия Люси тоже выразительнее. Роль-то написана композитором для жены, Линды Эдер.

Джекилл. Ну, Вы батенька даёте. Какой сильный голос у Веры Свешниковой — Эммы! Назовите мне звезду, которая могла бы выдать такую мощную, длинную ноту, как Свешникова в ансамбле с Кириллом Гордеевым.

Хайд. Ноту, спора нет, выдаёт. Так и голос сорвать легко. Диевская больше берёт святостью. В духе русской классической традиции: Сонечка Мармеладова и т.п. Однако единственный вывод из постановки: всякая женщина зло. Проститутка вызывает ревность у нервного Хайда — он вынужден ей перепилить горло, чтоб кровь на публику брызнула. Благородная дама вынудила жениха покончить жизнь самоубийством, чтобы её освободить. Она же над трупом любимого благостно поёт: «Ты, — дескать, — отдохнешь». И что это за фразы такие: «Подать мужчин сюда!»? Мы Вам не жареные мозги.

«Добру и злу внимая равнодушно»

Джекилл. Всё-то Вы переворачиваете с ног на голову. Путь изгнания зла непосильно труден — вот истинная причина гибели доктора. Вспомните его первый монолог: «Мой путь лежит сквозь тернии — к светлому дню».

Хайд. Прямо коммунист какой-то! И слова свежие, незатёртые. У Стивенсона всё понятно. Пожилой доктор мечтает о запретных наслаждениях, они ему недоступны как порядочному члену общества. Поэтому он «выдавливает» из себя наглого и свободного Хайда, который осуществляет его подспудные желания. Джекилл по-мюзикловски регулярно путается в побудительных причинах. Вроде бы, он хочет вылечить безумного отца. А тот сидит себе на дальней коечке в сумасшедшем доме и никому не мешает. Доктор болтается под ногами отчаянных больных (они борются за демократию с санитарами) и лихорадочно записывает их бред, как какой-нибудь журналюга на саммите глав государств. После этого эпизода он забывает про отца до своих предсмертных выкриков в финале. Кстати, в бродвейской версии отец умирает в 1-й сцене.

Джекилл. Отец — первотолчок. Важнее широкие нравственные проблемы. Борьба с лицемерным обществом, выставляющим красивенький фасад, за которым скрывается мерзость, ложь.

Хайд. Про фасад поют раз семь. Интермедии очень однообразны. И музыкально, и сценически. Фигуры лондонского плебса, недовольные устройством мира, совершенно непроработаны. Костюмы напялили и всё. А что касается нашего правдолюбца, то Джекилл из мюзикла врун и лицемер почище педофила-епископа Бэйсингстокского. От любимой невесты («Я, -говорит, — буду работать всю ночь») прямо в бордель. И с Люси разыгрывает из себя святошу. А сам-то (в образе Хайда) садист и похотливец!

Джекилл. Нельзя же так предвзято судить о людях! Да, Джекилл ошибается, однако цель у него чистая. Расщепить человеческое сознание, избавить от противоречий. Добро в одну сторону, зло в другую.

Хайд. И куда девать зло?

Джекилл. Можно изолировать от общества.

«Орлята учатся летать»

Хайд. Кутузок не напасётесь. Кроме того, патетика, которой переполнен мюзикл, противоречит реальности спектакля. В конечном итоге, он предназначен молодёжи.

Джекилл. Что же тут плохого? Театр должен привлекать нового зрителя, разговаривать с ним о серьёзных проблемах.

Хайд. Вы вслушайтесь, кто и как поддерживает актёров в зале. Радостно воет и кричит почти после каждого номера молодая группа поддержки. Из тех, кто влюбился в «Бал вампиров». В «Бале» отчасти шутя, отчасти всерьёз провозглашается: будущее за вампирами. И этот тезис очень близок подрастающему поколению. Теперь на сцену выходит красавец Кирилл Гордеев (позже Джекилла-Хайда сыграл популярный Иван Ожогин-граф Кролок), и уже в образе Хайда показывает, как замечательно быть раскованным, без сдерживающих центров. У Стивенсона Хайд мал ростом, антипатичен и труслив. В спектакле (впрочем, и в других современных экранизациях повести, их около шестидесяти) он физически привлекателен и ничего не боится. Гордеев-Хайд — это мужчина с обликом неформала, в чём-то похожий на гота. Не будем обольщаться, будто героем молодёжи может стать резонёр Джекилл, кстати, к финалу почти неотличимый от Хайда. Правда, во втором акте есть ария, в ней герой мгновенно переключается из одной ипостаси в другую. Но это скорее лишний раз подтверждает тонкую грань между бандюганом и учёным-энтузиастом. «Каждый — гнусная змея, как ты или я». И вообще, добро и зло — вопрос парикмахерский. Заплетена косичка — добро, распущены волосы (лицо ими завешено, словно чадрой) — зло.

Джекилл. Но согласитесь, Гордеев играет и поёт прекрасно, сильно. Очень трудная партия, требующая огромной выносливости. Он поёт почти непрерывно, как какой-нибудь вагнеровский Тристан. Современный тип. «Вам,-говорит,- не избежать перемен». «Держат власть бездарности у власти». Так и бросил в лицо лживо-консервативному обществу. Гордеев не переигрывает к тому же, что редко, в роли Хайда. Даже не рычит! Почти как человек.

Хайд. Согласен, не переигрывает.

Джекилл. А как драматична сцена трансформации в первом акте!

Хайд. Ага. В одной версии Джекилл вкалывает раствор, в других—выпивает. У нас набирает кровь в большую, похожую на клистирную, трубку, а потом смешивает кровь с раствором. И тут же бьётся в падучей. Но, если серьёзно, Гордеев должен быть более мужественным Джекиллом. А то внешность мощного спортсмена — пение на грани слезливости, истероидное. Особенно, в первом монологе. Это всё-таки британский джентльмен.

Джекилл. Вы не учитываете традиции мюзиклового пения. В нём почти всегда присутствует известная надсадность.

Хайд (иронизируя). Например, у Хиггинса, Дулитла, Фьюджина.

Джекилл. Ну, вспомнили старину. Тогда и нервы были покрепче.

Хайд, Да, «Джекилл» поновее будет «Пигмалиона» и «Оливера». Четверть века исполнилось с премьеры. Уже сколько вариантов накопилось. Например, в редакции 2001 г. «фасад» и низы общества хоть как-то связаны драматургически. Леди Бэконсфилд — хозяйка притона, где служит Люси.

Джекилл. Не очень убедительно. Вы многих леди видели, руководящих притонами?

Хайд. Я вообще ни с одной леди не знаком.

«Слова, слова, слова…»

Джекилл. Нет на Вас управы, Хайд! Много требуете от лёгкого жанра. Какой-то железобетонной логики. Кто её искал в опере или оперетте?

Хайд. А Вы не подтасовывайте. От «Трубадура» или «Баядеры» я и не требую. Но мюзикл — жанр облагороженный, олитературенный. Мне как раз не хватает большей лёгкости.

Джекилл. Хохмочек захотелось? Пошлостей всяких?

Хайд. О каких хохмочках речь? В «Джекилле» нет ни грана юмора. А ирония очень бы не помешала. Всё-таки история фантастическая. Тут триллер триллерович. Чем хорош «Бал вампиров»? В нём нет дидактики. Текст «Джекилла и Хайда» (по крайней мере, русский) наполнен публицистикой третьего сорта. Например: «Здесь наставники лгут. А лгуны учат жить. И священникам тут плотский грех с душ не смыть». Единственное что утешает: половина текста массовых сцен в микрофонном звучании неразличима. А уж диалог-то какой суконный! И это притом, что Набоков восхищался утончённым, образным стилем повести, приравнивая её к «Мертвым душам» и «Госпоже Бовари». Либретто должен писать литератор, поэт, не актер-режиссёр (Алексей Франдетти).

Джекилл. В бродвейской версии диалоги гораздо длиннее.

Хайд. И музыкальное действие начинается примерно через час после открытия занавеса. У нас сцена в сумасшедшем доме (придуманная режиссёром) сразу берёт зрителя за грудки. Кстати, под финал мужчины-безумцы уже в намордниках.

«И где награда для меня…?»

Джекилл. Вас послушаешь, так у премьеры и достоинств нет. Теперь моё мнение. Подавляющее большинство Ваших претензий относится к структурным просчётам либретто и русскому тексту. Ни одно либретто музыкального сценического произведения гамбургского счёта не выдержит. От Вагнера по-русски тоже не много радости. Не будем придираться к словам, хотя, конечно, с диалогом было бы неплохо поработать драматургу. Настаиваю, спектакль в целом динамичен, заразителен. Музыка яркая…

Хайд. И оригинальная. Уайлдхорн внимательно слушал сцену покойниц-монахинь из «Роберта-Дьявола». А уж как внимательно — Уэббера!

Джекилл. Нет, Вы меня больше не заткнёте. Дирижёр Нефедов ведёт оркестр достойно. Вокальные ансамбли прекрасно отрепетированы.

Хайд. Насколько тоньше, разнообразнее оркестровка в бродвейской постановке!

Джекилл. Возможно. Я по Америкам не езжу. Но актёрский ансамбль каков! Нет роли, в которой бы хотелось сделать замену, ни одной фальшивой ноты. И в эпизодах есть отличные работы. Например, слуга Пул — Виктор Чубаров. Приглашённые актеры сбалансированы с актёрами театра. И вторые, третьи составы могут быть очень любопытны. Нет, что ни говорите, а это удача! И какая нужна дерзость, упрямство, чтобы подобный мюзикл осуществить. Снимаю шляпу перед директором Музкомедии Юрием Шварцкопфом. Ведь можно было найти беспроигрышные репертуарные варианты. Скажем, «Граф Монте Кристо» или «Дракула» того же Уайлдхорна. А тут либо пан, либо пропал. И ведь получилось!

Хайд. После проходных «Чаплина», «Аладдина», «Голливудской дивы».

Джекилл. А мне «Чаплин» очень нравится. Но здесь и спора нет. «Джекилл и Хайд» молодёжь привлечёт, любые мыслимые награды получит. Наш спектакль — истинно синтетическое зрелище. Вот Вы все: Бродвей да Бродвей. Там сценография невыразительная. У нас — виды Лондона, мозги, интерьеры викторианские.

Хайд. Да, сценография венгра Чёрса Кела хоть куда. Сразу на мировые биеннале хочется послать. Дежурная винтовая лестница, постоянно дрожащая (чтобы помнили постановочную часть). Качели с сердечком в борделе (чтобы не забывали «Весёлую вдову» с вставным номером «Тихо и плавно качаясь»). Лаборатория, похожая на евро-кухню.

Джекилл. Мне кажется, спектакль делали с воодушевлением.

Хайд. Да, крики радости раздавались ещё до начала представления, из-за занавеса.

«Влево Вы, вправо я, вот наш дом и семья…»

Джекилл. Даже не знаю, какие трудности могут нашу Музкомедию остановить. Ведь следующая премьера: «Петербург» по Андрею Белому. И это своё, не заимствованное.

Хайд. Я знаю, какие трудности почти не преодолеть. Поставить блестящую «Сильву».

Джекилл. А Вы, оказывается, ретроград! Сколько можно!

Хайд. Сколько нужно.

Джекилл. Мы говорим на разных языках.

Хайд. Билингвальность — хорошая вещь. Ладно, давайте выпьем спецраствора, да побольше — и сольёмся.

Джекилл (неожиданно агрессивно). Раствора не напасётесь.