Спектакль «Валентинов день», премьерой которого открылась большая сцена Молодежного театра, растет и выходит к зрителю уже полгода. Для постановки это — время зрелости, а для нас — возможность поговорить, отстранившись от первых премьерных эмоций.

А эмоции были — и довольно бурные. Были зрители, возмущенно покидавшие зал, и те, кто аплодировал стоя. Полемика завязалась даже на форуме самой Молодежки, который априори дружелюбен к спектаклям любимого театра. Во многих не только негативных, но и сочувственных суждениях содержался прозрачный намек: «Валентинов день» — пробравшаяся на сцену Молодежного театра контрабанда, эстетически чужеродное явление. Разумеется, свобода суждения священна, а искать правых и виноватых в споре об искусстве — последнее дело. Вот только режиссеру спектакля Алексею Янковскому, я полагаю, читать подобные вещи неприятно. Ибо он ставил «Валентинов день» не вопреки театру Семена Спивака — напротив, это оммаж, посвящение, даже объяснение в любви. Янковский увидел сходство между оголенными нервами и душевной маетой героинь спиваковских «Трех сестер» — и мучительной «любовью-войной» из пьесы Ивана Вырыпаева. Внимательный взгляд разглядит в спектаклях немало перекличек. Дело не только в том, что женские роли «Валентинова дня» Янковским поручены актрисам, воплотившим главные образы в спектакле Спивака. Дело, например, в мотиве дороги, временной остановки в пути, который в «Трех сестрах» был зафиксирован протянутой через длинную старую сцену лентой железнодорожного полотна. В спектакле Янковского — в согласии с логикой новой пьесы и нового сценического пространства — тревожный путь пролегает уже по вертикали. Тут многое сплелось: и советский культ космоса (подается с мягкой иронией — в темноте арьерсцены топает человек в скафандре), и возвышенность любовного страдания, «окрыляющего» и «подрубающего крылья», и межеумочность героев Вырыпаева, словно оказавшихся в чистилище, между адом и раем, и заново перечитывающих грустную пьесу своей жизни. Отсюда и полеты героинь на лонжах, огорошившие некоторых театралов.

Кто-то уже налепил на Алексея Янковского клеймо «молодого экспериментатора» — с таким, знаете, уничижительным оттенком, мол, для скандальной славы все средства хороши. Большое заблуждение. Во-первых, Янковский давно не молод, он опытный, поживший человек. Во-вторых, трудно найти в его режиссерском поколении второго такого — по взыскательности к себе, моральной разборчивости, безразличию к мирской славе и презрению к моде. Случайно оказавшись с Алексеем в одной компании (лично мы почти не знакомы), я слышал из его уст замечательную историю про влиятельного худрука одного московского театра: «Я поглядел на его ноги — а там копыта. Бежал из этого театра, не оглядываясь». Это, конечно, шутка, мистификация, но у Янковского действительно есть черты духовидца — он ненавидит мутную водичку, и каждый его спектакль — шаг к духовному очищению. Художественные средства, которыми сделан «Валентинов день», вполне академичны. Опытный театровед Надежда Таршис дала спектаклю изумительную характеристику — «атлетичный». Речь не о мускулатуре: имеется в виду «чувственный атлетизм», метод великого Антонена Арто. Намеренный патетический форсаж речи актеров, навязанные статичные позировки — своего рода барьеры на пути бегуна-олимпийца. Напряжение чувственного аппарата персонажей передается через самоотверженную работу актеров, преодолевающих режиссерское препятствие. Впрочем, они здесь не марионетки — дело происходит по добровольному сговору. Алексей Янковский замечательно зарифмовал формальный ход «атлетической декламации» с советскими социальными ритуалами.

Слышится интонация речи на собрании тех времен, когда личных дел не было, всё личное могло стать достоянием товарищеского суда. Так у спектакля возникает еще один смысловой обертон — рефлексия над советским прошлым.

Что означает «Валентинов день» в репертуаре нынешнего Молодежного театра? Способность к освоению нового сценического пространства, к репертуарному разнообразию — без всеядности и с соблюдением принципов художественной программы театра. Отлично сданный актерский экзамен по существованию в условиях непривычной театральной методики. Появление в репертуаре достойного гастрольного наименования для зарубежных фестивалей (российские фестивали к «Валентинову дню» будут более равнодушны — вопреки мнению невежд, он поставлен не в русле нынешней российской театральной конъюнктуры, а наперекор ей). И наконец, простите за банальность, «Валентинов день» — это искусство. Не на полгода — всерьез и надолго.