Казалось бы, что можно сделать с пьесой, знакомой и любимой по фильму с Янковским, Абдуловым, Мироновым, Леоновым? Но режиссер Петр Шерешевский в Камерном театре Малыщицкого оформляет свое, чуть менее сказочное и более острое видение этого псевдо-куртуазного сюжета.

Изначально текст Шварца предлагает уютную «капсульную» историю. Всенародно любимый фильм бравирует неким абсурдом и кокетством, создавая сочных, контрастных персонажей. В Театре Малыщицкого действие происходит параллельно в нескольких плоскостях. Начинается все c больничной койки. Хозяин заходит в палату, заваривает слабой и спящей Хозяйке чай, признается ей в любви, пока медсестры меняют капельницу. И нет очага, уютного блеска медного чайника и румяных щек. Ты понимаешь, что происходит что-то страшное, что на сцене — финал грустной жизненной истории. Возможно, где-то рядом — Смерть. Но тут начинается привычный диалог: про курятник, Медведя, короля и принцессу.

Петр Шерешевский объясняет постановку «Чуда» назревшим желанием «произнести громкие, патетические слова, не боясь их». Потому что «вопреки жестокому миру за окном жизнь прекрасна», комментирует режиссер и упоминает страх показаться пошлым. Страх испытывает и зритель. Боишься, что сказка вот-вот кончится, сцену зальет яркий больничный свет, а фрейлины превратятся в медсестер. Впрочем, режиссер знатно поколдовал, и история любви берет свое.

Одна из ярких находок постановки — образ Медведя. Он полярен красавцу-ковбою Александра Абдулова. Невысокий парень в вязаной кофте, с гитарой, упрямым взглядом, чуть уловимой неловкостью и звериной внутренней силой. Молодой актер Алексей Бостон играет страстного интроверта-максималиста, и тем болезненнее зритель переживает его влюбленность. Специфическая рассадка зрителей — с трех сторон вокруг небольшой сцены — обостряет ассоциацию мечущегося по ней Медведя с раненным зверем.

Режиссер оставляет место и абсурдному юмору, и живучему реализму. Король с цветами в волосах и в платье одуванчикового цвета. Министр-администратор (Антон Ксенев) — архетипический гопник в «спортивках», «на картах», с соответствующей лексикой и интонацией. Более утонченный киногерой Андрея Миронова хорош, но Шерешевский взялся писать картину на контрастах и свое дело сделал. «А муж у вас что, волшебник?» — быдловато спрашивает Хозяйку министр, чиркнув двумя пальцами себе по плечу. Смех в зале. Еще одна реальность — мужчина в соседнем ряду решил для себя, что Хозяин — из спецслужб.

Хозяйка по-прежнему почти не встает с постели. Колорит постановки — больничный белый с ярким желтым, плюс болотно-зеленый наряд короля-рыболова, кружева принцессы цвета топленого молока и витражное окно, расположившееся прямо на полу. В камерном театре и пьесу, кажется, сделали камерной, петербургской. По ходу действия (иногда в самый острый момент диалога) яркие титры рассказывают альтернативную историю Хозяина и Хозяйки. Про поступление в питерский вуз, практику в Шушарах, набережную Фонтанки. В этом же ключе выбрана единственная песня, которая то и дело звучит над сценой — вечно студенческая Losing My Religion — R.E.M. Судя по хронологии истории в титрах, это был саундтрек истории Хозяина и Хозяйки, разыгравшейся в 1990-е. Ее же напевает Медведь…

Диалоги, ситуации пересекаются во всех «реальностях» постановки, у всех пар героев. В итоге, когда происходит то самое «обыкновенное чудо», зритель готов оттаять и принять сказку на веру. Вопрос ведь не в том, насколько некрасива реальность, а в том, насколько она для нас — реальна.