Самые известные у нас в России пьесы Карло Гоцци — «Любовь к трем апельсинам» и «Принцесса Турандот». Выбрав «Женщину-змею», Григорий Дитятковский подтвердил свою славу любителя литературных раритетов. Порой на его спектаклях чувствуешь себя читателем старинной библиотеки: берешь такой-то томик такого-то автора прошлых столетий не из прагматичной пользы, но ради самого прикосновения к высокой культуре. И все же — почему на этот раз режиссер поставил «Женщину-змею»?

Точного ответа спектакль не дает. Он сделан по рецепту, неоднократно примененному Дитятковским, в том числе при постановке Гоцци — и со своим постоянным сценографом Эмилем Капелюшем. Пространство сцены дышит тайной — художник по свету Гидал Шугаев красиво взрезает туманный воздух лучами софитов. Прекрасно работают рукотворные при¬емы старинного театра — например, алая ткань, накрывающая героя и обозначающая смерть, позволяет достичь большего драматического накала, чем новомодные спецэффекты в иных спектаклях. И проекции, пусть и дозированно использованные Дитятковским, здесь смотрятся чужеродно.

В этой пьесе трудно разобраться. Гоцци намеренно перегружал свои фьябы (как называются его сказки для театра) небылицами, проклятиями и испытаниями, которые должны выдержать персонажи: он хотел доказать, что зрители, как дети, могут всему этому сопереживать, а театр не должен идти на поводу жизнеподобия. Чем «чудесатее» — тем лучше.

Но актерам Театра имени Комиссаржевской не всегда удается вдохнуть жизнь в громоздкий текст, темп провисает, особенно в первом действии. Во втором действии сюжет проясняется, уверенно движется к развязке и венчается прекрасным финалом — этаким поклоном Его Величеству Театру.

Если отбросить побочные линии и глубокомысленные монологи, больше тормозящие спектакль, все стягивается к двум главным героям: Сергей Бызгу и Евгения Игумнова играют царя Фаррускада и Керестани, на которой он когда-то женился, не зная, что она фея. Полюбив Фаррускада, героиня решила стать смертной, и ей было поставлено условие: за восемь лет и один день брака муж не должен ее проклясть.

Причем именно в последний день Керестани должна совершить против своей воли ужасные поступки. Если супруг сдержится, они будут жить счастливо, если же страшные слова сорвутся с его уст, бывшая фея на двести лет превратится в ужасную змею. Так и происходит. Когда в означенный день Керестани вдруг оборачивается мегерой и велит бросить двоих детей в пропасть, царь не выдерживает и проклинает жену. Детей, надо сказать, совсем не жалко: их играют взрослые актрисы, что производит комическое впечатление. А вот превращение Керестани в змею — пожалуй, лучшая сцена спектакля. Решено просто и сильно: женщину, как мумию, обертывают тканью, «сращивая» руки и ноги, и кладут тело в стеклянную пирамиду.

В роли Фаррускада Сергей Бызгу показывает высокий градус драматизма в обычном земном человеке, который не выглядит царственным и харизматичным. И он любит искренне, что в конечном счете и снимает с его жены проклятие. Отдав роль Керестани Игумновой, Дитятковский как будто стремился сдвинуть актрису от мелодрамы (другие режиссеры чаще видят ее в этом жанре) к трагедии. Евгения Игумнова — экзотическая, с азиатскими чертами, красавица, но Дитятковский, исключив какой-либо гламур, попытался обратиться к почти языческому началу.

И оказалось, что жестковатая скульптурность и зычный голос идут актрисе больше, чем миловидная «красивость», свойственная другим ролям. В сцене, когда героиня карает детей на глазах мужа, актриса появляется на котурнах, в шлеме и с копьем: внешне — Афина Паллада, по существу момента — колдунья Медея. Вряд ли трагедия как таковая близка Игумновой, но она играет с чувством и подкупающей самоотверженностью.

Дитятковский — из самых талантливых современных российских режиссеров. «С лица необщим выраженьем», не гонящийся за модой, не мыслящий театра без актеров. «Женщина-змея», как и другие его спектакли, без псевдопафоса оперирует высокими человеческими понятиями: добро, любовь, красота. Когда Дитятковский начал сотрудничать с Театром имени Комиссаржевской, это сочетание выглядело, мягко говоря, странным: театр, работающий на широкого зрителя, и режиссер-интеллектуал, создающий театр намеренно трудный, в каком-то смысле элитарный. Но уже третий его спектакль на этой сцене показывает, что актерам нравится работать с Григорием Дитятковским, они находят себя в авторском режиссерском театре.