Спектакль Камерного театра Малыщицкого «Обыкновенное чудо» по пьесе Евгения Шварца в постановке Петра Шерешевского рассказывает о неисчерпаемой любви.

Яркий свет освещает больничную койку, на которой под капельницей лежит Хозяйка. Лежит давно, судя по тому, как привычно входит в палату Хозяин — трогательно ухаживает за Хозяйкой, кладет в тумбочку продукты, моет посуду… Все дальнейшее — либо рассказанная любимой женщине сказка, либо воспоминания, где в истории их любви всплывают трогательные подробности, транслируемые на экран в виде титров и приближающие ее к реалиям времени и реальным людям, в том числе к автору пьесы — Евгению Шварцу. Спектакль Петра Шерешевского начинается при полном свете в зале. В обычных больничных палатах тоже подолгу горит свет, маркируя нарушение привычного течения жизни. Тревога разлита в спектакле — вот-вот исполнится то, чего боится Хозяин: «Мне предстоит пережить тебя и навек загрустить». Даже ему, Волшебнику, неподвластен извечный закон бытия. Но при сотворении собственной реальности он и его любимая Хозяйка (Иланна Некрасова) постоянно находятся на сцене. Роль Хозяина (он же Волшебник) доверена одному из самых харизматичных артистов Петербурга Андрею Шимко. Инициируя действие, его герой остается в стороне от него: он словно обречен на функцию резонера-наблюдателя. Может, так и случилось бы, будь на месте Шимко другой актер. Волшебник Андрея Шимко, кажется, наблюдает происходящее отстраненно, но сколько эмоций — боли, иронии, надежды, сомнения — в его глазах, мимике, выражении лица! Герой Шимко, оставаясь внешне статичным, отрефлексирует все события, все перипетии, в том числе и неожиданные. Хозяин наблюдает за человеческой комедией, казалось бы, бесстрастно до тех пор, пока Медведь не отказывается исполнить его замысел, его творческую вольность. Дальнейший монолог — великолепное искусство актера, ныне почти уже забытое: «Ты не любил, иначе волшебная сила безрассудства охватила бы тебя. Кто смеет рассуждать или предсказывать, когда высокие чувства овладевают человеком? Нищие, безоружные люди сбрасывают королей с престола из любви к ближнему. Из любви к родине солдаты попирают смерть ногами, и та бежит без оглядки. Мудрецы поднимаются на небо и ныряют в самый ад — из любви к истине. Землю перестраивают из любви к прекрасному»… Этот монолог артист обращает и к своему герою, который осмеливается любить, «зная, что всему этому придет конец». Любовь, нежность, преданность Хозяина и Хозяйки становятся, вопреки традиции, главной лирической линией спектакля. Вне привычных традиций решены и другие персонажи спектакля. Героиня Юлии Шишовой появляется какой-то совсем «не принцессной» Принцессой, и даже обаяние этой темноволосой серьезной девушки чувствуется не сразу. Вот уж действительно: «Я видел множество принцесс, вы на них совсем не похожи». Нужно быть преображенным Медведем, чтобы интуитивно почувствовать красоту внутреннего мира этой Принцессы. Медведь Алексея Бостона искренен, доверчив и прост, но это совсем не романтический герой. С Принцессой они идиллически преломляют хлеб и пьют молоко, но история любви Медведя и Принцессы решена наиболее ожидаемо. Министр-администратор появляется из подполья — окна в планшете сцены. Герой Антона Ксенева — лысый распальцованный браток, грубый и примитивный. Никакого артистизма Андрея Миронова или Александра Ширвиндта нет и в помине (я не сравниваю, говорю лишь о традиции исполнения). В устах этого отморозка вполне органично звучит текст: «Нет никакой любви на свете. То, что вы называете любовью, — это немного неприлично, довольно смешно и очень приятно». Притом сей сверхчеловек новой модификации цитирует Ницше. И не случайно именно Министру-администратору доверено подстрелить Медведя, который после поцелуя Принцессы должен превратиться в зверя. Из люка появляется и Король (Ник Тихонов) — симпатичный, музыкальный, но и капризный, поверхностный молодой человек. Патологически боящийся ответственности, не способный глянуть в лицо действительности. Такой себе современный королек, который «не заморачивается». Самое живое в нем — это любовь к дочери, которую в конце концов он тоже предает. Предает и дочку, и любовь. Неиссякаемость, неисчерпаемость любви — фундаментальный закон природы. Предательство любви — один из больших грехов, который грозит наказанием. Таковы максимы спектакля Петра Шерешевского. История любви Эмиля и Эмилии почти всегда остается на периферии драматического сюжета, но она коррелируется с отношениями Медведя и Принцессы. В спектакле прочитываются биографии, судьбы этих людей, наложенные на важную тему отступничества от любви. Когда-то из-за нелепого каприза они расстались, и теперь видно, как посмеялась над ними жизнь. Эмиль (Олег Попков), мечтавший об Эмилии всю жизнь, при встрече прячется от нее под кроватью. А она, кажется, навсегда забыла, что такое любовь, не в силах преодолеть приобретенных фельдфебельских привычек, усталой вульгарности, под которой скрывается грусть. Светлана Балыхина замечательно играет роль Эмилии в острохарактерном ключе. Три пары. Три истории любви. Режиссер не забывает про контекст. Сцена, когда герои накануне гибели Принцессы играют в лото — прямой отсыл к Чехову с его пятью пудами любви. Правда, в нашем случае ее три пуда… Петр Шерешевский поставил хороший спектакль, но, как говорится, не лишенный… Ненавязчивый симультанный прием порой сбивает, титры на экране отвлекают от действия, и наоборот. Порой многовато музыки, многовато перемещений, мелькания (режиссер, похоже, опасается, что зритель заскучает). Говорю лишь о том, что видела на премьере, охотно верю, что в спектакле уже что-то изменилось. Важно, что в постановке звучит шварцевская интонация: все будет хорошо, все кончится печально. Жизнь — смертельная болезнь, от нее умирают. В жизни есть беда, безнадежность, бессилие, есть смерть. Противопоставить этому можно только любовь. Но и она способна совершить чудо только в сказке. Хотя хочется верить, что и в реальности возможно такое обыкновенное чудо… Теперь уже Принцесса в финале спектакля лежит в позе смертельно больной. Но, преодолев все преграды, появляется Медведь. Никаких спецэффектов, они просто целуются — и никто, никто не умирает.