Моноспектакль Максима Блинова «Записки юного врача» на малой сцене театра «Мастерская» рассказывает о докторе, сверхзадачей которого стало лаконичное, но всеобъемлющее — спасти. Как не испугаться ущемленной грыжи, провести трахеотомию и не погибнуть под тяжестью собственной славы, выясняли наши корреспонденты Катерина Воскресенская и Александр Быстрицкий.

На малой сцене строй из медицинских халатов, среди которых скрываются три условных персонажа: Пелагея Ивановна, Анна Николаевна и Демьян Лукич (Максим Блинов обозначит фельдшера и акушерок, представившись). И вот здесь ловишь себя на мысли одной из них: «Вы, доктор, так моложавы, так моложавы… Прямо удивительно. Вы на студента похожи». Думаешь, и как такой молодой артист потянет на себе эту автобиографичную булгаковскую глыбу? Но вопрос риторический: в Максиме уживаются и обезумевший от горя отец, и свирепая мать, и круглолицая бабка, которых бы лучше вообще на свете не было. И сторож, и кухарка, но, главное — врач с глухого вьюжного участка, внутренне почти всегда желающий покаяться в своем легкомыслии, а внешне уверенно смотрящий в зал, где в этот момент все зрители — потенциальные пациенты, а режиссер спектакля, Григорий Козлов, — главный врач-хирург. Вот и спасают зал, в независимости от того, сколько зрителей придет в следующий раз: сто, сто десять или и вовсе девятьсот.

Эмоционально моноспектакль поражает во всех гранях. Но присущая ему динамика не дает застыть ни в одном из этих состояний. На слезы жалости или ностальгии нет времени. В следующий момент Максим Блинов держит в руках медицинский инструмент, назначение которого ему неизвестно, поднимает глаза и испуганно произносит: «Я похож на Лжедмитрия». Но ведь на этом участке так не всегда было! Был же гениальный Леопольд Леопольдович. Впрочем, почему был? Он и сейчас есть: присутствует в виде фонаря, горит то мягко, то тревожно: мерцает, символизируя собой одобрение или надежду. В выдающемся предшественнике реализованы даже гамлетовские нотки, в какой-то момент Липонтия олицетворяет череп: Максим держит его на вытянутой руке и от страха медленно садится — я ни в чем не виноват. На свете, оказывается, существует какой-то «инсипин» и кто его знает, еще что. Страх заставляет прятаться под стол и выбираться из-под него, успокоившись. И спать ложиться, когда «Ода к радости» станет колыбельной. И в снах быть выдающимся воином. Не то с мечом, не то со стетоскопом.