Тимофей Кулябин — режиссер очевидно бесстрашный. Чтобы интерпретировать и поставить «Шинель», так как это сделано в «Приюте Комедианта», нужно обладать большой решимостью и отвагой. Из гоголевской повести он изъял все бытовые подробности и детали, не оставил даже намека на Петербург и конкретное время и место действия.

Пространство Департамента вылизано до блеска. Оно абсолютно безлико и оттого до боли узнаваемо. Серые металлические стеллажи, стоящие у стен в глубине, сверху донизу заполнены ровными стопками книг. Серый пол, серые стены, серый потолок. Четыре молодых да ладных человека (Дмитрий Паламарчук, Денис Старков, Антон Мошечков, Алексей Галишников), что работают в этом офисе, одеты в серые с металлическим отливом костюмы. Словно механические куклы, однажды заведенные раз и навсегда, они привычными движениями обеззараживают резиновые перчатки, надевают их и принимаются за работу. С многозначительным видом чиновники вырывают страницы из книг и отправляют их в шредер. И так — день за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем. А в центре этого лишенного красок, безвоздушного пространства помещен Акакий Акакиевич Башмачкин (Роман Агеев). В отрепьях, с конторкой (по виду напоминающую шарманку), висящей на шее, скрючившись, он сидит на коленях на небольшом возвышении и выводит на бумаге нечто похожее на иероглифы. Он и сам в этой позе схож с неким знаком системы идеографического письма.

В сложившейся театральной и кинотрадиции Башмачкина принято жалеть, сочувствовать ему, плакать над горькой судьбиной маленького человека. К Акакию Акакиевичу Романа Агеева проникнуться чем-то подобным представляется делом проблематичным. Когда он начинает вставать во весь свой, почти двухметровый, рост, обмотанный лохмотьями, то напоминает какое-то первобытное могучее существо, разбуженное плясками бесноватых. А те его искушают — своей тщательно отмеренной в движениях работой (ведь и в предсказуемости есть своя привлекательность) и блестящим внешним видом. Башмачкин сдается — и вожделенная шинель появляется на свет, словно младенец из утробы матери. «Родам» ассистируют лукавые коллеги. Надев обновку, Акакий Акакиевич вроде и отвечает теперь запросам офисного dress code, но окончательно раствориться в серой массе, уничтожить себя все-таки не получается. Отсюда и предсказуемая погибель. Ибо выжить в этом аду может только тот, кто согласен лишиться своей индивидуальности. «Адская» тема, всплывающая в конце, обыгрывается Тимофеем Кулябиным иронично и задорно, как и свойственно человеку его возраста. Госслужащие оборачиваются всадниками Апокалипсиса, по-детски беззаботно скачущими на деревянных лошадках и кормящими их бумажной «соломой».

Во время поклонов Роман Агеев произносит замечательную реплику: «За время спектакля ни одно высокохудожественное произведение не пострадало». Следует добавить, что в том числе не пострадала и гоголевская повесть.