В Михайловском театре — балетная премьера. Замечательное сие событие могло бы остаться сугубо балетоманской радостью. Но будучи реинкарнацией «Лебединого озера», которым Большой театр в 1956 году с блеском прорвал железный занавес и десятилетиями очаровывал приезжавших в СССР глав государств, спектакль потянул шлейф мифов. Его трансляция по всем телеканалам сулила очень важные новости — если не похороны, то путч. Он и по сей день остается самым важным и престижным спектаклем главных театров страны.

Было бы красиво написать, что при рождении «Лебединого озера» ничто не предвещало судьбы спектакля официоза. Предвещало, и еще как. Он ставился по специальному распоряжению с самого верха — дирекции Императорских театров, а в процессе подготовки поощрялись славянские корни лебединых сцен. Советские историки балета могли бы впасть в вульгарность и объяснить причину его политической популярности освободительной борьбой лебедей со злым гением, но до этого, кажется, никто не опустился — тем паче что борьбы угнетенных больше даже в «Эсмеральде». Между тем с самого появления спектакля-легенды в 1895 году (были прежде неудачные версии, они не в счет) встал вопрос: кто из хореографов смог тонко передать суть загадочной русской духовности? Так и не выучившийся говорить по-русски Мариус Петипа, автор «дворцовых» актов, или его скромный помощник Лев Иванов, автор лебединых сцен? Петипа, понятно, отец русского балета, и его заслуги неоценимы. Но ведь гениальные лебединые линии со славянской плавностью принадлежат не ему. Дальше вопрос о национальной идентичности возник у балерин: петербургские примы дружно завидовали первой Одетте-Одиллии, итальянской гастролерше Пьерине Леньяни. Сами они так танцевать не умели, и лишь спустя годы фокус Леньяни с 32 фуэте повторила «русская» Матильда Кшесинская.

Впрочем, эти вопросы лишь косвенно отражали превращение «Лебединого» в национальный символ. Объективная же картина была такова, что после выплеска за границу Русских сезонов Дягилева и скорого объявления важнейшим из искусств кино лебединое озеро стало тихой заводью на отшибе. Заняться ею ни у кого не доходили руки, и слава богу. В тени созданный по императорскому указу балет вместе с прочими старорежимными созданиями дожидался своего часа.

Восстановленный ныне в Михайловском театре спектакль в Москве появился в 1937 году. Сталин ввел моду ходить в музыкальный театр — наверное, это помогало чувствовать себя императором. Вслед за ним к избавленному от приставки «царское» искусству потянулась свита, ходить в бывшие императорские театры снова стало престижно, новая элита считала, что хоть в этом сравнялась со старой. А «Лебединое» к тому же было доходчивым, аполитичным, обладало отчетливой национальной спецификой и выглядело куда благороднее созданного в том же году Ансамбля народного танца. Именно эту версию «Лебединого озера», сделанную по хореографии прежних авторов и «москвича» Александра Горского, ученика Петипа, возобновил к триумфальным гастролям 1956 года знаменитый танцовщик и педагог Асаф Мессерер, дядя нынешнего постановщика Михаила Мессерера. Как ни крути, но «важнейшее из искусств» — советское кино — мир не покорило. Другое дело балет, выглядевший блестяще: европейцам не снился такой накал страстей, а американцам — такие традиции. Страна Советов неожиданно для самой себя стала культурной наследницей национального эксклюзива. Его не стыдно было вывозить на гастроли и показывать дома самым важным гостям.

Потому «Лебединое» сопровождает куча историй, связанных с именами политиков. В одной, трогательной, фигурирует святая простота Никита Хрущев, говоривший помощникам: «Как подумаю, что вечером опять „Лебединое“ смотреть, аж ком к горлу подступает». Есть байки о настоящих страстях, рядом с которыми девушки-лебеди со своим злым гением — перышки, картон и надувательство. В театре помнят, как без малого час длился антракт в «Лебедином», пока страстный шахматист Рауль Кастро доигрывал партию с советским боссом. Или как первый президент независимой Литвы, смотревший с западным коллегой «Лебединое», во время духоподъемного белого адажио украдкой выслушивал шепот помощников: «Восемь — два, Сабонис… Двенадцать — десять, опять Сабонис», потому что в тот же день важный матч играла литовская сборная по баскетболу, и он всем сердцем был на любимой трибуне в спортзале, а треклятые лебеди — чтоб их! — полагались по протоколу визита. Забавно, что молодые демократии, как огня боявшиеся хоть в чем-то копировать «захватчиков», повторяли привычки советской элиты один к одному.

У нынешней премьеры своя предыстория. Петербургский Михайловский театр уже несколько сезонов будоражит общественность персоной нового директора бизнесмена Владимира Кехмана, встряхнувшего театр по всем статьям. Он вывез тонны мусора, сделал ремонт, прочистил и реорганизовал систему управления труппой. Словом, избавил театр от пыли кулис. Но пуганое капитализмом культурное сообщество стало копить обиды, как набоковский эмигрант «из бывших». Директору вменяют в вину неинтеллигентные речи, реальные и мнимые проколы в кадровой и художественной политике, бурю и натиск. Тем не менее сейчас под его покровительством театр, наплевав на свою серенькую, обзавелся старой московской версией «Лебединого озера» в той самой легендарной редакции первых советских гастролей. Возобновлял, как уже сказано, Михаил Мессерер, ведущий педагог Королевского балета «Ковент-Гарден» и наследник знаменитой театральной семьи Мессерер-Плисецких.

Спектакль получился по духу домашним, с тем ощущением щедрого богатого дома, что было присуще в золотую пору Большому театру. Шестой десяток ему не дашь, ибо классика без «улучшений» всегда прекрасно выглядит, а здесь к тому же сдобрена непопулярной сегодня тщательностью выделки и вниманием к деталям. Аккуратна напряженная динамика маленьких лебедей, почти безупречна тройка больших. Неплохо смотрятся мимические сцены без аффектации, возрождающие трогательную прелесть архаики.

Спектакль сейчас по-премьерному сырой, но очевидно, что его идеи прекрасны без накруток, а труппа ориентирована на внятность высказываний без дешевого шика. Краеугольное белое адажио выглядит спокойно, четко, технично, не без шарма, разве что главным героям категорически не хватает пресловутой харизмы. Впрочем, Одеттами-Одиллиями мы действительно избалованы, и сравнение с Плисецкой никому не пойдет на пользу. А уж профессионалам, так начистившим не лучший в Питере кордебалет, — просто честь и хвала. Не званые к обедне питерские хореографы втихомолку обвиняют Михайловский в измене традициям, не в силах простить приглашение на постановку московско-лондонского варяга Михаила Мессерера. Но театр не просчитался. Исконно петербургскую версию Петипа — Иванова знающая публика все равно пойдет смотреть в Мариинский. Второму в городе театру нужна была своя версия. Другая, осененная собственной историей из времен, когда «Лебединое озеро» было частью национальной идеи и официальной культурной политики.