Когда берут в работу знакомое назубок, разошедшееся на цитаты произведение, заранее свербит мыль: а каким будет этот? а как решена та? с какой интонацией прозвучит, допустим, «гений и злодейство — две вещи несовместные»? Ежели ответ занятный, интересный, тем паче яркий, это уже победа. Но если удается открыть в лакированной классике из школьной программы новые смыслы — такой спектакль приобретает ценность почти историческую.

За эти новые смыслы многое простишь.

ТЮЗ пригласил на постановку пушкинского шедевра Руслана Кудашова — одного из самых талантливых режиссеров-кукольников страны. Он сделал немало и обычных драматических спектаклей, но, конечно, вкус и умение обращаться с материальным объектом (театральная кукла) в пространстве в его «Маленьких трагедиях» очень ощутимы.

Ленинградский ТЮЗ — первый детский театр СССР — поначалу располагался в здании Тенишевского училища, зал которого — амфитеатр и полукруглая площадка внизу. Новое здание строили в начале 1960-х по тому же принципу, так что почти цирковой контур зрительного зала неизбежно диктует организацию сценического пространства. У художника Николая Слободяника действие всех четырех трагедий происходит на условном морском бережку. Пол засыпан какой-то субстанцией крупнее песка, но мельче гальки, ноги в ней вязнут, что определяет пластику актеров. Море выбросило на берег якоря, большие белые раковины и совсем огромные части человеческого скелета и череп. Раковины во что только не превращаются: от шляпок до динамика, с помощью которого вместо шума прибоя можно слушать музыку. Череп сойдет за склеп — Дона Анна в «Каменном госте» гибкой молнией сигает в глазницу. Ребра скелета выглядят метафорой поступательного движения карьеры Сальери — забираясь по ним, он «наконец в искусстве безграничном достигнул степени высокой».

Вот как раз «Моцарт и Сальери», на мой вкус, самая удавшаяся из мини-пьес. Но прежде в «Скупом рыцаре» почти обескуражил радостью открытия Николай Иванов — Барон: отнюдь не привычный старый мрачный скряга, он, сияя улыбкой, любимой несколькими поколениями театральных и кинозрителей, спешит к верным сундукам именно как молодой повеса. А после, в «Каменном госте», обожатели Лауры представлены тремя молодыми парнями в каких-то квазитореадорских штанах (художник по костюмам Мария Лукка), с голым торсом, они выплясывают вокруг куртизанки нечто испанистое, а реплику «Лаура, спой еще» сами пропевают на мотив среднестатистической тинейджерской попсы — смешно гомерически. Лаура же ремарку «поет» реализует так: томно-знойно раскинувшись на черепе, исполняет аранжированную вещицу Бьорк конца 1990-х.

«Пир во время чумы» совсем не задался — скажем, из знаменитого гимна чуме сделана техно-композиция с соответственно дергающимся кордебалетом, очевидная цель которой — прикрыть артиста Александра Иванова, чей внутренний масштаб явно недостаточен для роли Вальсингама. Хороша там разве что Луиза — Анна Дюкова: наряженная в брючный костюм под Марлен Дитрих, она стильно напевает «Кокаинетку», и это сближение представляется уместным — ведь Вертинский описывает тоже своего рода чумный пир.

Изора, некогда снабдившая Сальери ядом, материализовалась в полусумасшедшую деваху в белом парике и кисейных отрепьях. Это Муза, музыка, и на ее расположение претендуют оба заглавных героя, но мы-то знаем, кому она отдала предпочтение. Моцарт изумительный — Олег Сенченко: тощий хипстер с неряшливо крашенными в рыжий патлами, в футболке с принтом лица Пушкина, в красных кедах, легкий, верткий, складно дергается в ритме постоянно врубающегося опять-таки техно, он вот только что с сегодняшней улицы.

Валерий Дьяченко играет Сальери во всю силу своего мастерства: невысокий субтильный джентльмен в камзоле пускается в горячечный рассказ — и хрестоматийный монолог слышишь будто впервые. Переживая с ним, с детства до старости, страшную биографию: человек решил быть художником, и ведь природа наделила гениальной волей к успеху, но обделила даже слабым талантом. Чтобы подкрепить свои слова, он бросается к пианино. Из-под пальцев его раздается собачий вальс.

Еще есть персонаж, названный Автором, — в гаерском рыжем парике и бакенбардах под Алексансергеича. Поначалу он представляет персонажей, подсказывает им реплики — решение довольно тривиальное, но вот когда Автор, Моцарт и Муза отчебучивают своего рода па-де-труа, это так правильно, так логично. Уж коли вывели на сцену Пушкина — где ж ему быть, как не с Моцартом?