«Санктъ-Петербургъ Опера» представила раннюю оперу Жоржа Бизе «Искатели жемчуга». Несмотря на великолепный музыкальный язык, сочинение 24-летнего композитора нечастый гость на российской оперной сцене, поэтому его появление в театральном пространстве уже событие. Вероятно, данный факт и стал доминантой для постановочного коллектива.

Ожидать мало-мальского режиссерского новаторства было странно, больно уж специфичен и малоподвижен сюжет. «Искатели жемчуга», в представлении автора этих строк, относятся к операм, которые можно великолепно спеть (чего стоит один только романс Надира — голубая мечта теноров всех времен и народов), но не очень понятно, как изображать. «Коктейль» из любовного треугольника, обета целомудрия, жемчужного ожерелья, сыгравшего роль, в индийском кино явно доставшуюся бы родовому родимому пятну, приправленный восточной экзотикой и нереальными страстями, — зрелище, прямо сказать, не для слабонервных. Режиссер-постановщик Юрий Александров и сценограф Вячеслав Окунев мудрствовать и не стали: показали то, что сотворили в свое время либреттисты Эжен Кормон и Мишель Карре. Впоследствии, к слову, искренне сокрушавшиеся, что к столь выдающейся музыке сочинили отнюдь не выдающийся текст. Но так как именно музыка писалась к либретто, а не наоборот, случилось то, что случилось, ну, и осталось уже на века.

Сцена и зал «Санктъ-Петербургъ Оперы» — сами по себе картинка в картинке. Сказать, что подмостки освоили «богато» и помпезно, не сказать ничего. Поначалу это удивляет, и где-то на заднем плане «скребет», ну могли бы уж придумать что-нибудь поконцептуальнее. Потом покоряешься музыке — благо, что и оркестр под управлением Максима Валькова, и солисты, как на подбор, а по мере развития действия и вовсе думаешь: и куда эти первобытные нравы было втискивать, не в сталинские же лагеря со сторожевыми вышками?!

Чтобы повысить накал страстей (хотя, куда уж больше?) Александров меняет финал, хотя вернее сказать, «усугубляет». Вождю искателей жемчуга Зурге, погибавшему ради спасения Лейлы и Надира, если следовать букве либретто, «в бушующем море огня», куда его бросают разъяренные жители деревни, не суждено остаться самым великодушным персонажем оперы. Лейла и Надир не принимают его жертвы, и гореть в огне, по воле режиссера, им приходится втроем. Такая вот квинтэссенция благородства, мужества, рыцарства, условности и так далее и тому подобное.

Теперь о солистах. В «Санктъ-Петербургъ Опере» поют хорошо. Всегда. Но разве что, в редком случае, «кто-то», «кое-где», «порой» может не вполне озвучить сверхчертную ноту или не добрать в изысканности пассажа. В партии Лейлы, без преувеличения, блистала Олеся Гордеева. Красивое, свободно льющееся сопрано с прозрачнейшими верхушками вдохновляло не только ловцов жемчуга и влюбленных в жрицу мужчин, но и зрителей. А ещё красивые глаза, сверкающие из-под покрывала, и мягкая грация, одним словом, Лейла—Гордеева — дама (читай: жрица), прекрасная во всех отношениях. Хорошим, в целом, звуком порадовали баритон Кирилл Жаровнин (Зурга), тенор Сергей Алещенко (Надир) и бас Владимир Феляуэр (Нурабад). Ну, а большего от «оперной фантазии», как предусмотрительно определил постановщик свое детище, требовать, наверное, и не стоит.