Фонтанирующий премьерами Театр имени Ленсовета представил публике новый спектакль режиссера Андрея Прикотенко, приуроченный к грядущему 150-летию Антона Чехова. АНДРЕЙ ПРОНИН не предполагал, что чеховские водевили могут показаться такими печальными.

Зрителя встречает изящная декорация (сотворчество режиссера и главного художника театра Марии Брянцевой), выполненная со множеством бытовых подробностей. Антикварный шкафчик, венское кресло, множество стульчиков и табуреточек, сочные приметы сельской усадьбы: сушится репчатый лук в авоськах, повсюду притулились корзины и лохани. Есть даже бочки — одна из них экстравагантно стоит не перпендикулярно полу, а под наклоном. «Пизанская бочка», — воскликнет по ходу действия героиня, с удивлением воззрившись на это чудо. С Чеховым в новом спектакле господина Прикотенко наблюдается та же аномалия. Он режиссером, несомненно, поставлен — это именно Чехов, и он не падает, стоит. Но под некоторым углом к поверхности земли. Такое неожиданное положение классика, по-видимому, объясняется углом зрения режиссера, склонившего голову набок в невеселом раздумье. Нет, сначала можно подумать, что создателей спектакля распирает от радости и озорства. И знаменитый водевиль «Предложение», и менее популярный «Юбилей» (бочки уносят, приносят солидный стол для директора банка-юбиляра) разыграны в фарсово-балаганном ключе. Тонкие чеховские шпильки превратились в жирные гэги. Незадачливый жених Ломов (Александр Новиков) страдает нервным тиком, больше похожим на пляску святого Витта. Невеста (Ульяна Фомичева) груба и развязна. Помещик Чубуков (Евгений Филатов), заговорив о сумасшедших, тут же для наглядности изображает умалишенного, а коснувшись вопроса о дамах легкого поведения, танцует канкан. Директор банка (Олег Андреев) многократно на разные голоса повторяет свою фамилию: Шипучин, Шипучин, Шипучин. Еще ему нравится слово «жбан»: как только чеховский текст в очередной раз доходит до этого слова, пиши пропало — персонаж Андреева готов смаковать «жбан» бесконечно. Жена банкира Татьяна (Александра Камчатова) и назойливая просительница Мерчуткина (Галина Субботина) ведут себя моветонно: при первой возможности раздеваются до неглиже. Еще в спектакле звучит песня Петра Налича и отсебятина самого простодушного свойства: «Моя любовь — моя морковь», — Антон Павлович этого не писал.

Вроде бы следовало за такого «косого» Чехова вменить режиссеру в вину заигрывание с невзыскательной публикой и дурновкусие: схожим арсеналом вооружен легион халтурных антрепризных комедий. Но разница вскоре становится заметна. У господина Прикотенко балаган доведен до такой запредельной, критической точки, что зал в какой-то момент проглатывает смех, чувствуя подвох. Кроме того, в «Чеховъ. Водевиле» удивительная, виртуозная партитура пауз: раз за разом на сцене воцаряется звенящая тишина, нарушаемая только тиканьем часов. Загадочная и безжалостная субстанция времени была главной темой весьма содержательного спектакля «Лерка» по пьесам современного драматурга Василия Сигарева, не так давно поставленного Андреем Прикотенко на сцене «Балтийского дома» (см. «Ъ» от 2 февраля). Новая ленсоветовская постановка «Лерке» постоянно подмигивает — и структурой, и прямыми цитатами. Речь снова о скоротечном времени, безвозвратно уносящем человеческую жизнь. А еще об абсурде крадущего жизнь повседневного быта, о котором режиссер отказывается говорить иначе, чем средствами злого балагана. Невиннейшие, казалось, водевили обнаруживают сходство с мрачнейшими из пьес абсурдистов — Ионеско, Беккета, Мрожека, Гавела. Ловко и отчаянно комикующие артисты последовательно приводят своих персонажей к трагическому немому вопросу: разве это кривляние и есть жизнь обетованная? До жутковатого апогея лейттема доходит в третьей части спектакля, в которой разыгрывается юмореска «О вреде табака». Вчерашние жених и невеста выходят на сцену располневшими стариком и старухой с потухшими глазами и тоской о несбывшемся счастье.

Главной проблемой спектакля оказывается сквозной образ Ивана Васильевича Ломова, несколько искусственно протянутый господином Прикотенко через три чеховских произведения. С одной стороны, режиссер пытается отстранить этого героя от общего действия, сделав его протагонистом, тщетно рвущимся прочь из абсурдистского балагана. С другой — трудно избежать соблазна использовать выдающееся комическое дарование исполнителя роли Александра Новикова. Поэтому господин Новиков вынужден работать «на две ставки»: помогать партнерам в качестве соучастника фарсовых реприз, а потом бежать доигрывать тему «пропала жизнь». До тех пор, пока режиссер Прикотенко не придумает, как преодолеть это раздвоение, концепция его спектакля будет проседать. А при таком наклоне еще и проседать не очень позволительно.