Александра Володина не отпускал этот сюжет, этот герой — у него и пьеса есть с таким названием, и сценарий телефильма (написанный по рассказу «Не хочу быть несчастливым»). Скромнейший инженер по технике безопасности Мокин — как мало кто из володинских героев — сам Александр Моисеевич и есть (хотя, конечно, он наделял своими чертами многих персонажей, а Бузыкину в «Осеннем марафоне» даже отдал трагический сюжет из собственной биографии). Мокин одержим высокой болезнью авторствования — он пишет стихи. Это, разумеется, стихи самого Володина. Володин не то что не мог выразиться в духе «я в своем творчестве» — он был прямо—таки воплощенная противоположность бойкой уверенности в собственном значении. Он стеснялся. Комплексовал — отсюда и название «Графоман», которое служит, конечно, и автопрезентацией. (Кстати, кроме пьесы и сценария в спектакле использован известный рассказ «Всё наши комплексы».)

И вот зачем это понадобилось режиссеру Александру Баргману нынче. Он сделал спектакль, лирический в той же степени, в какой «Графоман» — лирическое высказывание самого Володина. Дежурная просьба отключить перед началом мобильники содержит уточнение: действие происходит в 1978 году, когда их и в помине не было.

Художник Анвар Гумаров выстроил в качестве задника стенку — изделие панельного домостроения, в нее вмонтированы троллейбусные двери, а главный элемент сценографии — катающиеся на роликах длинные зеленые уличные скамейки. Есть пианино и труба — их живой звук сопровождает действие. Труба — очень подходящий Володину инструмент, на ней играл герой Ролана Быкова в «Звонят, откройте дверь», она надрывала сердце в давнем прекрасном спектакле Геннадия Опоркова «С любимыми не расставайтесь» в Театре им. Ленинского комсомола. В трубе нет утонченности, она демократична, она принадлежность духового оркестра, улицы, звучание ее садово—парковое и пионерское. И в то же время она возвышенно—торжественна, приподнято—празднична. Это двуединство — главное свойство володинского человека. Который часто смешон, жалок, нетрезв, неправдив, суетен, мучает себя и окружающих — однако в нем заключена душа. Не раз пораненная о ржавые углы жизни, но все равно чудесная.

Сергей Бызгу замечательно играет такого человека. Он прямо—таки создан для этого Мокина — у него самая обыкновенная, нисколечко не героическая внешность, но притом Бызгу — необыкновенный артист. И он необыкновенно передает, как может творческое одушевление преображать заурядную материальную оболочку: «О сердце, полное тревоги, О, как ты бьешься на пороге Как бы двойного бытия!..» (Тютчев). Стихи рождаются, подступают к горлу, становятся естественной речью — он начинает ими органично разговаривать…

А история тем временем движется: Мокин трудится на своей унылой работе, попивает, лечится от пьянства, наконец удается напечатать одно стихотворение в журнале «Молодой колхозник» — и ему приходит письмо от читательницы из Таганрога. Завязывается почтовый роман. Пока не всплывает, что за поклонницу писала собственная мокинская жена Галина, чувство к которой у него подувяло, придавленное повседневной бытовой рутиной. (Анна Вартанян мастерски проводит свою героиню от гротескной нарочитой изломанности к тихой нежной человеческой интонации.) В спектакле немало точного и смешного, есть славные актерские работы, но все же главное в нем — то, что Александру Баргману потребовалось прокричать именно сегодня: поэзия выше обыденности, дух главнее материи. Какая смелость — быть идеалистом в наше время.