В одном петербургском театре иностранный режиссер поставил спектакль по классической пьесе. Пьеса великая, но странноватая, режиссер в России малоизвестный, артисты играют старательно, но блещут далеко не все, спектакль неровный, хотя и обаятельный. Ну и нормально. А между тем это рядовое, в общем-то, событие — настоящая сенсация. Потому что дело происходит в театре Комедии. Ситуация в котором в последние годы такова, что любая «норма» для него — это уже фантастическое достижение.

Но случай со спектаклем Мишеля Раскина еще любопытнее. «Внешний сюжет» довольно прост и тайны никакой не составляет: очевидно, что этот спектакль оказался в репертуаре театра (пополняемом крайне скудно и как-то неохотно) потому, что в его создании принимал участие Французский институт в Санкт-Петербурге. А вот «внутренний сюжет» увлекателен и полон театроведческих тайн. Потому что Мишель Раскин (опытный и весьма именитый французский режиссер) взялся ставить в театре Комедии не кого-нибудь, а Мариво — и не просто Мариво (что уже само по себе вызов для русского театра немалый), а «Торжество любви» — одну из самых сложных пьес автора, поддавшуюся всерьез, кажется, только Жану Вилару.

Поскольку перепутать название одной комедии Мариво с другой несложно (у него то «Сюрпризы любви», то «Игра любви и случая», то, вот, «Торжество…») напомню фабулу: юной царице Леониде по наследству достался узурпированный ее отцом трон Спарты. Случайно встретив законного наследника престола Агиса, скрывающегося и находящегося под присмотром философа Гермократа и гермократовой сестры Леонтины, царица влюбилась в Агиса и решила вернуть ему трон. Для того чтобы подобраться к предмету своей страсти, Леонида (вместе с верной служанкой) переоделась в мужской костюм и принялась последовательно устранять препятствия: одновременно влюбила в себя и аскета-философа (открыв ему свою женскую сущность), и старую деву Леонтину (напротив, скрыв от нее ненужные детали), а потом уже и самого целомудренного Агиса. После чего любовь восторжествовала, как и было сказано. «О, небо!» — как восклицают в таких случаях в Комедии Франсез. Даже у Мариво есть пьесы попроще.

Собственно, сложность тут заключается не столько в хитросплетениях сюжета, сколько в скрытом смысле происходящего. Даже самое поверхностное знакомство с пьесой не дает воспринимать ее как историю о целеустремленной девице, ловко одурачившей двух глупых стариков во имя великой цели. Что-то мешает. Да, Мариво, как и положено рационалисту и «просветителю» расчерчивает пьесы как шахматные партии, да, пресловутый «мариводаж» подчас оказывается самодовлеющим (изысканное остроумие диалогов неотразимо), но когда в его комедиях кто-то терпит поражение (вполне «комическое», невинное), по тексту пробегает тень, и это тень смерти, тут не ошибешься. Более того — даже самые благополучные пьесы Мариво скрывают необъяснимую горечь. Вот в недавнем спектакле Комедии Франсез «Игра любви и случая» влюбленный герой Александра Павлоффа прямо перед самым счастливым финалом вдруг замер на минуту от сердечной боли: слишком много переодеваний, слишком много лжи (пусть и во благо), слишком много «мариводажа» — замучался. И то, что в конце его ждала свадьба, а не инфаркт — очередная «счастливая уловка» автора.

И что, спрашивается, делать русскому театру с пьесой, где герои не просто говорят одно, думают другое, а делают третье (тут мы мастера), но, говоря одно, и достигая в этом процессе немыслимых риторических высот, одновременно восходят к вершинам самого головокружительного самообмана? Причем — неявного, видимого далеко не всегда, лишь на мгновения, когда герои и сами уже в точности не знают, что именно они чувствуют, продолжая, тем не менее, старательно отрабатывать все завитушки диалога. Эти зоны жутковатой неопределенности напрямую связывают комедию рококо с искусством ХХI века. И все это в нынешнем театре Комедии, да. О, небо!

Раскин сделал все от него зависящее. Вместо привычных для Комедии безвкусных излишеств на сцене устроен фактически «черный кабинет», лица актеров умыты от грима, костюмы — лапидарная смесь современных со стилизованными старинными — скромны и неброски. Геометрия мизансцен несравненна — такой элегантной изобретательности не приходилось видеть давно. Хотелось бы написать, что и манера актерской игры претерпела столь же явные изменения — но это не совсем так. Актеры оказались в эпицентре неразрешенного доселе эстетического конфликта: местная театральная школа, дивным образом искаженная привычным разухабистым напором казаковского театра, — с одной стороны, и интуитивная чуткость хороших актеров к интересным заданиям по-настоящему хорошего режиссера — с другой. Все вместе создает любопытнейшие сочетания.

Дарья Лятецкая (Леонида) отрабатывает роль однообразно и грубовато, на скороговорке, но требовать от молодой актрисы, чтобы она справилась с тем, с чем не в силах справиться отечественный театр как таковой, было бы несправедливо. Превосходны слуги: актеры Николай Смирнов, Людмила Моторная и Тадас Шимилев доказывают, что комедия вполне может обойтись без натужного комикования. Суховатая сдержанность к лицу Самвелу Мужикяну — особой тонкости в личной драме влюбленного философа, пожалуй, не случилось, но режиссерский ритм был выдержан убедительно — и посреди финального «торжества любви» обманутый Гермократ медленно и торжественно всходил по лестнице, так и не унизивший свою несбывшуюся любовь раскаянием.

А Ирина Мазуркевич просто сыграла свою лучшую роль за последние годы. Ее Леонтина, переживающая неожиданный, несвоевременный женский расцвет, нелепа и трогательна одновременно. Любовь к вымышленному юноше — это не только физический соблазн, это сбой в логике: Леонтина полюбила, когда не нашла аргументов в ответ на любовную эскападу переодетой Леониды и, пробормотав нечто нечленораздельное, впала в секундный ступор. И это лучший момент в спектакле — подлинный триумф французской риторики. Декольте Леонтины углубляются, она избавляется от суровых манер и солидных очков (и, дезориентированная во всех смыслах, начинает потешно натыкаться на предметы), а к моменту, когда от старой девы не остается и следа, наступает жестокое отрезвление — и героиня покидает сцену, уходя навстречу лучу беспощадного света. Любовь торжествует.