Середина 70-х, когда были написаны «Фантазии Фарятьева», и наши дни — между ними эпохи. А вот, подишь ты, зрители Молодежного театра слушают странные речи героев Аллы Соколовой, затаив дыхание. Сегодня единицы помнят постановку Сергея Юрского в БДТ (1976) и фильм Ильи Авербаха (1979). Трагикомедия звучит как новинка.

Тему «Фантазий» выразил еще Оскар Уайльд: «Все мы сидим в канаве, но некоторые из нас смотрят на звезды». Впрочем, будничного в спектакле мало. Режиссер Владимир Туманов взрывает быт. Поначалу жалкий Павлик Фарятьев в женском розовом беретике и очëчках (Роман Нечаев) расправляет полы пальто, словно крылья, голос его взмывает, глаза горят, и даже любовь к Александре, похоже, лишь повод для воспарения.

Каждый отдается своим фантазиям. Фарятьев верит в наше космическое происхождение, а женщины сочиняют сказки из «подручного», земного материала. Шурочка (Регина Щукина) ползает у ног влюбленного гостя с грязным тазиком, упрямо трëт пол, а через некоторое время вернется к безумию надуманной любви к Бексудову. Тетушка и Матушка мысленно переезжают в другие города, школьница Люба собирается внезапно выйти замуж за физика. Сегодняшнее не существует. Настоящее где-то там, надо к нему бежать, поэтому Александра принимает Фарятьева, не снимая пальто. Он тоже садится за стол, не раздеваясь.

Увы, мечтания одних противоречат мечтам других. Режиссер обнажает отчужденность «близких» людей. Что же говорить о несостоявшихся родственниках: Тете Фарятьева (Татьяна Григорьева) и Маме Александры (Елена Соловьева)? Их сердечные слова противоречат неприязненным взглядам и брезгливым поцелуям.

Персонажи «Фантазий» смешны в своей слепоте, но и не сочувствовать им нельзя. Особенно двум сëстрам, неприкаянным и непредсказуемым: Саше и Любе. У Регины Щукиной роль выстроена на контрастах. Закрытость, колючая жесткость сменяются истеричной исповедью. Плохо скрываемое равнодушие к ненужной любви Фарятьева — восхищением его озаренностью. Ранимость прикрывается «воинственной» шляпкой. В постановке Молодежного Саша наиболее органична в своей неестественности.

К Елене Радевич мне надо было привыкать. В памяти всплывала Люба-Светлана Крючкова из версии БДТ. Та Люба была подчеркнуто некрасива. Дичок-переросток. Радевич могла бы соблазнить и монаха. Прелестной козочкой скачет по сцене, бросая томные взгляды, оголяя плечико. Затеи переломного возраста мгновенно исчезают, когда она обламывает букет астр о грудь блаженного жениха и бросает ему в лицо правду о сестринской «измене» и собственной любви. Нежностью тут и не пахнет. Молодая женщина борется за свое счастье.

При всей вневременности, «классичности» пьесы Соколовой мы (и Туманов, разумеется) не можем смотреть на ситуации почти 40-летней давности прежними глазами. Чеховско-володинская традиция не пресеклась, но акценты появились иные. Чудаки в драматургии 60-70-х противостояли тотальному обезличиванию. Только чудак мог считаться порядочным человеком. Даже въедливая Мама в исполнении Нины Ольхиной (спектакль БДТ) выглядела комичным, но величавым наследием прошлого. Мама Елены Соловьевой чудовищно суетлива. И когда Саша говорит, что ее доведут до петли, это не кажется преувеличением. Тетушка Павлика (Татьяна Григорьева) безобиднее, но и она словесным потоком заполняет комнату. Упиваясь проснувшимися чувствами к позабытой сестре из Полоцка, старушка не замечает счастливой улыбки племянника. А ведь у него явно что-то произошло.

В реальности милота сосуществует с эгоизмом, мелочи с глобальными обобщениями. Не замечая мелочей, ты перестаешь жить и видеть окружающих. Художник Александр Орлов в течение всего действия «кадрирует» черными шторками происходящее. Начинает он, втискивая в узкую щель главного героя, «маленького человека». В финале непонятый Фарятьев, как ни странно, ощущает свою значимость. Щель раздвигается до необъятного простора. Из недотепы мастер-актер Нечаев перевоплощается чуть ли не в Сирано де Бержерака. Призывая других «смотреть шире», мечтатель-стоматолог буквально вздымается к звездам, где его ждет, якобы, истинная родина. У Соколовой он просто, измученный, засыпал.

Туманова подобный прозаизм не устраивает. Как и в предшествующей работе («Дети солнца»), режиссер стремится к патетико-метафорическому финалу. От Нечаева он потребовал создания фигуры двойственной: клоуна и фанатика в одном лице. А фанатики под ноги не глядят. Последняя реплика спектакля: «Посмотрите же на меня!» шестнадцатилетней Любочки. Она по-звериному цепляется за Павлика, пытаясь обратить его внимание на свою первую любовь. Фарятьев проволакивает девушку по сцене, но не видит.

В конечном итоге, ключевой фигурой постановки оказывается Люба, ее оставил лежать на земле наш «космонавт». Любе жить дальше, залечивая свою рану. Неудобное и в то же время жизненно необходимое молодое поколение. Как ему сосуществовать с фантазерами и не заразиться, не сойти с ума? Вопросов премьера Молодежного рождает много, поэтому спектакль будет жить долго.