Театр им. Ленсовета выпустил премьеру спектакля Юрия Бутусова «Дядя Ваня» по пьесе А.П. Чехова — с эпиграфом, цитирующим реплику Ивана Войницкого «…из меня мог бы выйти Шопенгауэр, Достоевский…», и с сюрреалистичными портретами означенных авторов на программке, напечатанной в фирменном ленсоветовском стиле «белым по черному».

Постановка, оформленная радикальным театральным художником Александром Шишкиным в его фирменном стиле нарочитой, утрированной простоты, по форме и по степени воздействия сочетает в себе квинтэссенцию бутусовского арт-бунта, осмысленного и беспощадного, с мотивами пост-советского авангарда и русского рока. Не обошлось здесь без выверенных корчей Петра Мамонова («Звуки Му») и ломаной пластики Олега Гаркуши («Аукцыон»). По настроению это незабвенный Виктор Цой с жестким требованием перемен, по форме — Сергей Курехин и гениальные перформансы его группы «Поп-механика».

Бутусов собирает свой эпатирующий поп-механический оркестр и, подобно Курехину, дирижирует, выдавая безумное представление на стыке театра, рок-концерта и перформансов Адасинского, «АХЕ» и иже с ними. При этом монтирует свою «театральную киноленту» на манер экспериментальных короткометражек (а у «Дяди Вани», несомненно, короткий метр, по сравнению с прочими сценическими эпопеями режиссера). Нещадно мистифицируя Чехова, Бутусов устраивает розыгрыши — на манер скандального заявления Курехина (в телепрограмме «Пятое колесо») про то, что «Ленин был гриб». Он, например, заявляет, что дядя Ваня был горбун, ничтожная, опустившаяся, скрюченная личность, что с чавканьем поедает дрова и с остервенелым задором бьет в барабаны…

Слегка сокращенное количество персонажей, что больны душевно и физически. Шаткие стены казенного дома. Душевная слепота и глухота. Полная дезориентация в пространстве, отягощенная навязчивыми идеями и фобиями. Тщета всего сущего — иллюстрация ключевой чеховской реплики «Пропала жизнь!». Прозрение и очищение через кризис и полный крах.

Этот «Дядя Ваня» кривоват и смешон, как незамысловатые детские каляки-маляки. Он язвителен и устрашающ, как кровавый тарантиновский постмодерн, преисполненный едкого сарказма и черного юмора. Он способен возмутить и расплющить, шокировать и контузить, но отлично может и позабавить, и потешить. Он радикальный и авангардный не столько в художественном, сколько в социально-политическом плане. Его форма безумной агрессии — скорее, средство передать общественные настроения за окном, прошедшие виток по спирали истории. На них острее всего откликался русский рок. И, подобно перформансам Курехина, премьера транслирует состояние не только современного искусства, но и больного общества.

Но приемлемы ли для традиционного театрального организма влияния авангардных течений и субкультур? Хорошо ли, дурно ли сие для чинного государственного академического театра? Определят это, оглянувшись из грядущего, критики и театроведы, культурологи и писатели, психологи и социологи. Сейчас же это, по меньшей мере, комикс для взрослых, а по большому счету — роковое предзнаменование крушения всех идеалов до основанья…