Начо Дуато представил в петербургском Михайловском театре мировую премьеру своего нового балета

Если б можно было исчерпать рецензию вынесенной в заголовок старой шуткой профессора-театроведа Д.И. Золотницкого, так бы и поступил. Но нельзя, примусь за рассказ.

Сам автор сообщил, что эта «Прелюдия» — попытка объясниться по поводу чувств, вызванных у него Россией, Петербургом и Михайловским театром, где он с начала года принял пост худрука балетной труппы. Дуато выступил не только хорео-, но и сценографом, темы Петербурга и театра заявлены сразу при поднятии занавеса: арьерсцена раздета, у задней стены с обнаженными инженерными конструкциями громоздится бутафорский купол римского собора Святого Петра из идущей здесь допотопной «Тоски», но при блеклом освещении его можно принять за купол Казанского собора на Невском, который архитектор Воронихин строил в подражание San Pietro. Подле купола застыли девушки в классических кисейных белых юбках-«шопенках» (костюмы тоже Дуато). Мы в СПб, колыбели и цитадели академизма: девушки оживают и танцуют некий парафраз на тему белотюникового балета вообще. Арабески заставляют вспомнить «селедки» вилис во втором акте «Жизели», перестроения клумбами и розетками — «Шопениану». Но хореограф подпускает иронии: танцовщицы то поднимают юбки аж до лица на манер канканерок и кокетливо выглядывают из складок, то механическим жестом подкручивают как бы кукольную голову на шее-шарнире. (Уверен, если в произведении вообще нет юмора, его не стоило создавать. Разумею не прямые шутки, конечно, но дух юмора.) Закулисье скрывается за черным задником, опускаются кулисы и падуга, на которых нарисован нарочито аляповатый жизеле-сильфидный лес. Потом подчеркивание, обнажение условности продолжит дуэт Ирины Перрен и Марата Шемиунова: Леонид Сарафанов танцует резко-угловатую форсайтообразную вариацию, на заднем плане идет вниз лунный пейзаж, но Перрен с Шемиуновым не дают ему опуститься до конца, удерживают на поднятых руках, сминая складками писаную красотищу.

Сарафанов тем временем прилег на авансцену и вроде как задремал, свесив руку в оркестровую яму. Дуэт же приступает к тревожному, напряженно-грустному диалогу, где про невозможность в человеческих отношениях гармонии и полноты рассказано языком, на котором многие уж говорили, в том числе сам Дуато: балерина встает в прекрасный аттитюд — и ломает корпус, как бы ссыпает его вниз острыми частями, руки кривят чистую линию, колени, стопы заостряются углами… Но поскольку талант, как известно, единственная новость, которая всегда нова, бэушность лексики не мешает танцу захватывать.

Однако кто они такие? Сарафанов тут явно протагонист. С Перрен его связывает костюм: она в бежевом платье чуть ниже колен, он в того же цвета трико и трикотажной фуфайке. Шемиунов в черных брюках и пиджаке на голое тело (еще одно расхожее обозначение «современного человека»). По балетной логике Сарафанов видит этих юношу и девушку во сне. Ан нет: она его будит, и они уходят втроем. Что это значит? Не подскажу. Но ведь не все же надо изъяснять — печаль бывает беспричинна, радость необъяснима, и кроме рациональных законов в искусстве случается поэтическая и музыкальная прихоть.

Из музыки за торжественность отвечает Гендель, за классическую ясность — Бетховен, про непростоту внутреннего мира, болезненную рефлексию рассказывает Бриттен. В хореографии классическая ясность представлена тремя дуэтами, идущими под сенью пышной люстры, какие любил развесить Баланчин, женщины затянуты в черное, мужчины в черных колетах и бархатных трусах, текст дуэтов выдержан в духе баланчинской неоклассики. В которой больше других преуспела Екатерина Борченко — любо-дорого смотреть, как она, поддержанная партнером за кисть поднятой руки, крутит туры на пальце.

«Сильфиды» являются еще на фоне огромного сияющего металлическим блеском щита (зеркала? двери?). С колосников низвергается легкое черновато-золотое полотнище, перед ним мужской ансамбль танцует нечто, что мне напомнило Килиана, но не поручусь за свое впечатление, потому что к этому моменту 40-минутной «Прелюдии» от путешествия по эпохам и стилям начинает малость кружиться голова. Выходит Сарафанов все в той форсайтовской манере и заражает коллег намеренной разбалансированностью, остротой и жесткостью. Кончаются эти пляски драматически: он срывает золотую завесу, никнет на нее, а трое товарищей многозначительно утаскивают его вместе с тряпкой в кулисы.

Опять оголились тайные внутренности сцены. Еще один бриттеновский дуэт Перрен — Шемиунова. Сарафанов присоединится к ним, потом опустится на пол, Перрен поднимет его ободряющим жестом, и они вместе пешеходным бытовым шагом прошествуют мимо купола в самую глубь. Тут и сказке конец.

В хорошем настроении можно назвать структуру «Прелюдии» изысканно-прихотливой. В дурном — рыхлой. Но в конце концов одно из значений слова «прелюдия» — музыкальная пьеса, не имеющая установленной формы, что, таким образом, Дуато честно и декларирует, назвав так свой балет. Само событие важнее достоинств и недостатков спектакля. Некогда Мариинский театр разжился тройкой сочинений Ноймайера, а потом Форсайта, и это было прорывом, предметом специальной гордости. Поскольку и качественная современная хореография на нашей сцене была в диковину, а уж гениальной видом не видывали. На вопрос о планах тогдашний директор балета Мариинки Махар Вазиев с заговорщически-довольной интонацией сказал: «Ведем переговоры с Начо Дуато». Ну вот, а теперь один из лучших хореографов нашего времени легкой стремительной походкой носится по фойе Михайловского театра, и кто-то из публики запросто с ним заговаривает. И мы даже можем себе позволить принимать его новый опус неоднозначно, не будучи превентивно осчастливлены самим фактом лицезрения «живого Дуато».

Важно и вот еще что. От балетоведов-ветеранов знаем, что настоящий творческий рост артистов невозможен без работы с крупными хореографами, ставящими на них. Оставалось верить на слово, потому что уже несколько поколений с крупными хореографами не работало за отсутствием таковых. Первые три вещи Дуато труппа Михайловского театра показала в марте, и уже сейчас представленные весной «Дуэнде» и Nunc Dimittis (они вместе с «Прелюдией» составили вечер хореографии Дуато) танцуют значительно увереннее. И разница между уровнем виртуозной техники и пластической выразительности Леонида Сарафанова, экс-премьера Мариинского театра, перешедшего в Михайловский, хоть и по-прежнему заметна, но уже не так бросается в глаза. Как говорят патронажные сестры, «ребенок развивается нормально».