Инженерный мугам «Слепая сова».
Инженерный театр «АХЕ» и Nanos Operetta (США).
На площадке музея современного искусства «Эрарта»

Друзья смеются надо мной — оттого, что я слишком часто употребляю слово «эсхатологический». Что везде вижу признаки Апокалипсиса и всё время бормочу что-то про метафизику, Кали-Югу и доктрину Рене Генона. Один мой знакомый убежден, что байки о конце света тщательно спланированы экономистами — чтобы в кризисные времена обыватели не хранили деньги в кубышках, а поскорее их тратили — перед концом-то! Этот знакомый вообще все явления в мире объясняет движением денег. И не он один. Большинство же — или чувствительное меньшинство? — современных людей ощущают, что «что-то не так», что пересуды о конце света — неспроста, что игнорирование Бога и несоблюдение высших законов как-то того… наказуемо… Факт ведь — рационализм западной цивилизации завёл в духовный тупик! Создал культ нестареющего человека, самого управляющего своей судьбой! Старость и смерть — темы табуированные, не совсем «приличные». «Не думай о плохом» — формула запрета, уничтожающая механизм принятия смерти. Примирение со смертью было доступно религиозному человеку прошлого, сегодня осталось лишь в некоторых восточных культурах. «Все умрут, а я останусь!» — смерть как сакральное событие выпихнута за рамки бытия! Никакая наука ничего нам объяснить про это не может. Только религия, философия и искусство. И потому новый спектакль АХЕ для меня — как встреча с однополчанами. Или землянами — на Марсе.

Спектакли АХЕ интересны совершенно независимо от того, считывает ли зритель глубинные смыслы сразу, или всё внимание его поглощено непосредственно завораживающими эффектами и фокусами, и уже потом, спустя время — значения догоняют… «Слепая сова» — повесть иранского писателя Хедаята (1903, Тегеран — 1951, Париж), мотивы которой вдохновили АХЕ на создание «инженерного мугама». Мугамом представление можно назвать условно, мугам — это специфическое восточное пение, фольклорный жанр, и хотя музыки много (спектакль сделан в соавторстве с американской музыкальной группой Nanos Operetta), но, разумеется, смыслообразующим становится визуальный ряд. Ещё в программке указано, что структура представления — «Work In Progress», это вид незамкнутой композиции, допускающий изменения и продолжения с каждым новым представлением.

Сцена из спектакля.
Фото — Владимир Телегин

Композиция представления, которое видела я, очень даже замкнута, вернее, классически закольцована, ибо начинается почти буквальной цитатой из някрошусовского «Отелло» — танцем с удушением Дездемоны. Цитатой оттуда же и заканчивается, знаменитой сценой, где Отелло-Багдонас, как Гулливер, тащит венецианский флот, только здесь в связке вместо кораблей-лоханок — чугунные утюги, и волочет их через сцену женщина. Женщина эта — Алиса Олейник — обладает такой фактурой и таким дарованием, что на глазах может превратиться из десятилетнего ребёнка — в старушку, из урода — в красавицу, из человека — в животное или птицу. В любое существо. Или даже явление природы, стихию — в ветер или огонь. И здесь, в этом спектакле, она превращается во все эти вещи. Ничего не играет — просто превращается, и всё. В Дездемону, в цивилизацию, в страшный пожар, сжигающий всё живое, в слепую судьбу, в Слепую Сову, в Смерть. Собственно, имена могут меняться, а суть остаётся одна — Смерть в разных обличьях. И человек (или человечество) — Павел Семченко — с нею ловко (или неловко) играет (подыгрывает). Помогает Смерти, хотя, возможно, ему-то мнится, что он со Смертью сражается… Она достаёт из-за пазухи молоток, из копны волос — гвозди, а из сапога — рыбу, и прибивает рыбу гвоздями к книге… И кладёт Ему на лицо. То есть, дано — ВСЁ. Но в таком сочетании, что ни Книги, ни Христа уже нет, есть торчащие на месте глаз гвозди. «Итак, если око твое будет чисто, то всё тело твое будет светло; если же око твое будет худо, то всё тело твое будет темно. Итак, если свет, который в тебе, тьма, то какова же тьма?» (Мф. 6: 21,22 ).

Не обязательно, впрочем, цитировать именно Новый Завет в доказательство того, что речь идет о самых важных, онтологических вещах. Все религии мира призывают человека прозреть. Духовная слепота и есть смерть, и об этом бубнит и бубнит Максим Исаев перед смешной, винно-красной, такой трогательно-театральной бархатной занавесочкой, которую задергивают, пока Смерть готовит очередной свой выход. Бубнит, зачитывая по электронной книжке слова из повести тегеранского писателя…и рядом с ним стоит молча, и внимательно слушает мрачный иранец, музыкант Али Табатабай… И пытаются они еще раз сказать нам на своем, особом, ахейском языке — так, чтобы мы услышали… сова быстро летает… и видит в темноте.