«Восемь женщин». Р. Тома.
Русский драматический театр «Мастеровые» (Набережные Челны).
Режиссер Константин Соя, драматург Лиза Булаева, художник Елена Сорочайкина.

«Константин Соя ставит „Восемь женщин“ Робера Тома!»

Звучит как сенсационная новость в желтой прессе. И тем не менее — поставил. И сделал это бережно, современно и даже без издевки над материалом. Все благодаря работе с драматургом Лизой Булаевой, которая помогла режиссеру сделать из пошлой пьесы повод поговорить о важном и насущном. Но обо всем по порядку.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Для не интересующихся детективами: по сюжету пьесы Сюзон, старшая дочь Марселя и Габи, приезжает на Рождество из Англии домой во Францию, ее встречают служанка Шанель, горничная Луиза, тетя Огюстина, бабушка, мать и младшая сестра Катрин; вскоре отца семейства Марселя обнаруживают убитым в собственной спальне, а телефонный провод перерезанным; начинается внутреннее расследование, во время которого приезжает сестра Марселя Пьеретт, и вскрывается множество семейных и личных тайн. Спойлер: в пьесе Марсель инсценировал собственное убийство, чтобы вывести родных на чистую воду, но, не справившись с услышанным, убил себя по-настоящему.

Примитивные и плоские героини Робера Тома тут — живые и объемные, характерные и психологичные, с сильной внутренней болью, скрытой за (не всегда) вежливой улыбкой. Стервозная Габи (Алена Знайда) на самом деле — хрупкая и напуганная женщина, что называется, с «трудной судьбой» (накануне смерти мужа она собиралась сбежать с любовником в лучшую жизнь, а потом оказалось, что ее любовник — любимый Пьеретт). Ипохондричная Огюстина (Анастасия Афанасьева) страдает от неразделенной любви и утопает в комплексах маленького человека и несостоявшейся женщины. Миловидная Сюзон (Настя Шевлягина) оказывается беременной «не от того парня», а тихоня Луиза (Анастасия Тарасова) — любовницей Марселя. Развязная Пьеретта (Алина Егошина) обманута и брошена любимым человеком (и Алина Егошина играет мудрую женскую усталость безо всякой ревности — но с большой досадой). Комичная бабушка (Евгения Яковлева) выдает гэги каждую минуту сценического времени, при этом именно она — транслятор страшной неустроенности (на вопрос «зачем вам это кресло?» отвечает: «Так меня не выбросить»). В тандеме с ней строгая Шанель (Светлана Имерова), истинная хозяйка дома. Ну и Катрин (Дарья Гаева) — тихий наблюдатель, невидимый режиссер, сложный подросток.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Режиссер и драматург прописывают драматургию взаимоотношений героинь: Шанель не отводит взгляд от бабушки, зная, что та будет пить; бабушка же, находясь в перманентном напряжении, успевает найти безопасную минуту для глотка из фляги; Габи, храня тайну происхождения старшей дочери, вздрагивает каждый раз, когда Сюзон говорит про отца; Луиза прячет глаза в пол, испытывая вину перед Габи; Огюстина то и дело закатывает истерики, привлекая к себе внимание и требуя любви — агрессией и злобой, и так далее.

Детектив начинается с гостиной — такой штамп. Художник-сценограф Елена Сорочайкина создает аутентично-глянцевый интерьер нулевых, отображающий былое богатство. Перед нами трехуровневое пространство: гостиная с обеденным столом, креслом и журнальным столиком; лестница, ведущая на галереи второго этажа; большой экран, куда транслируются девять ячеек видеонаблюдения — из каждой комнаты в доме. Декорация сделана таким образом, что в нужные моменты контровым светом обнажается находящееся за стенами, и мы видим силуэты-тени персонажей (конечно же, в самые уязвимые моменты). «Герметичность» детективного места преступления тут нарушена — режиссер и сценограф, иронизируя над жанром, утрируют очевидность происходящего: в любое время мы можем подсмотреть за кем угодно, полифоничность действия позволяет подключиться к каждому персонажу в любом порядке и так далее. Поначалу Константин Соя и вовсе упрощает элемент детектива, раскрывая все карты: в комнате Габи мы видим собранный чемодан; Огюстина на наших глазах избавляется от таблеток; бабушка то и дело наливает себе виски и проч. Более того, создается ощущение единого смыслового поля: здесь в принципе невозможно что-то скрыть — все происходит одномоментно, параллельно и открыто, словно бы в воображении одного человека. Но об этом — позже.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

«Детективность» повествованию возвращает неожиданный визит Пьеретты — на время кажется, что действие лишено предсказуемости, что убийцей (в связи с наличием мотива у каждой героини) может быть кто угодно. Тут мы узнаем о беременности Сюзон, о любовнике Габи, о банкротстве Марселя. Возвращая интригу, режиссер сбивает зрителя с истинного расследования — что же происходит в «реальном» мире?

Константин Соя заигрывает с нуарной киноэстетикой (видеоарт Андрея Калянова). Трансляции из белых комнат периодически сменяются крупными планами лиц и тел героинь, романтическими сценами взаимодействия Марселя с женой Габи / любовницей Луизой. Крупные планы позволяют иначе взглянуть на восемь женщин — они очеловечиваются, раскрываются психологически. Петлички-микрофоны на актрисах делают их голоса специфически-неестественными, будто «озвученными» для фильма. Дополняет этот киновизуал черная метель на белом фоне, которая во втором акте инверсируется — в белую метель на черном. Звучит, конечно, загадочная «детективная» музыка; периодически действие прерывается звуком затвора фотоаппарата. И тут мы приближаемся к главному — появление каждого персонажа сопровождается голосом Катрин.

Основным режиссерским/драматургическим решением в спектакле Константина Сои является перенос всего детективного сюжета в сознание Катрин. Композиционно выделяется рамка: старшая сестра приезжает домой на каникулы, ее встречают все, кроме спящего в своей комнате отца, потом служанка приносит ему завтрак, и он спускается к семье. И внутри этой рамки разворачивается долгий мыслительный процесс ребенка, рисующего в своем сознании детективную историю фиктивного убийства отца с целью вывести на чистую воду всех членов семьи. В логике хронологии персонажей сестра «застыла» на пару минут, а в логике зрителей разворачивается двухчасовое действие.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Переворот сознания (внешне — незаметный, но дающий толчок необратимой кульминации) случается, когда Катрин позволяет себе выстрелить в Луизу — в этот момент она приравнивает себя к тому аморальному миру, который конструирует в собственном воображении. «Снегопад с человеческими жертвами», — задумчиво произносит бабушка.

К развязке молчаливая Катрин вдруг говорит о своих детских переживаниях, обвиняя каждого члена семьи в собственном несчастье. Продолжительный разоблачительный монолог, обращенный то «в пустоту», то лично к каждому члену семьи, вскрывает главную «детективную» интригу — ничего этого не было; реальны здесь — только подростковые травмы. И большинство драматургических неловкостей и режиссерских излишеств вдруг находит объяснение — это продукт воспаленного подросткового сознания, категоричности восприятия и кризиса переломного возраста. Драматург дописывает историю Катрин: в детстве она хотела живую канарейку, а мама, смеясь, подарила ей игрушечную. С тех пор «настоящий» мир заменился «искусственным», а материнская любовь стала фикцией («Вот бы моей мамой был кто-то другой», — заключает Катрин).

Авторы спектакля изменяют концовку — Марсель (Александр Братенков) не умирает и не убивает себя. Он выходит на завтрак, и все идет своим чередом: супруги изменяют друг другу, бабушка пьет, сестра вынашивает ребенка, тетя пишет любовные записки зятю… а внутренний «дом» Катрин полыхает огнем. Но этого так никто и не увидит.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.