«Мойры Петроградского района». К. Федоров.
Московский областной государственный театр кукол на фестивале «Пять вечеров».
Режиссер и художник Александра Ловянникова.
Когда выходишь из театра на улицу и видишь, как откуда-то сверху летят снежинки, мерцающие в свете фонарей, кажется, что снова попадаешь в сценическое пространство, на улицы с макетами домов, такими похожими на настоящие здания, а над тобой какой-то великан с озорной улыбкой рассыпает «снежные хлопья» из бумажного пакета. К спектаклю, который дышит зимним петербургским воздухом, подключаешься настолько, что чувствуешь себя его частью, даже когда он уже закончился, ведь он так приближен к настоящей жизни и одновременно так далек от нее, потому что поддерживает веру в хорошие истории, справедливое мироустройство и предопределенность жизненного пути.
Действие пьесы Константина Федорова, специально написанной для лаборатории, которую проводит Московский областной театр кукол, происходит в заснеженном Петербурге, по улицам которого бегут, торопятся по своим делам или, напротив, медленно проплывают, рассматривая все вокруг, люди, не знакомые, а может и знакомые друг с другом. За жизнью каждого из низ следят сестры-мойры — древнегреческие богини, которые живут на одной из улиц Петроградского района, где в небольшом домике плетут нити судеб и отмеряют, кому сколько времени положено. Когда-то давно их отправили в Петербург, где они добросовестно выполняют свою работу, хотя и мечтают вернуться домой — на песчаное греческое побережье. Иногда они выбираются в город, проходят по мосту, соединяющему Аптекарский остров с Каменным, и этот мост, вероятно, служит связующим звеном между мирами.
Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.
Герои спектакля — мойры и жители города — перчаточные куклы, но не обычные, а «перевернутые», с ногами-пальцами. Все они сделаны из настоящих перчаток разного цвета и разного материала — в этом особенность каждого персонажа. Среди них есть рыжая замшевая перчатка — бизнесмен Вадим, который не отличается практичностью, ведь все знают, что ходить в замше в Петербурге невозможно. Белая нежная перчатка с миловидным лицом и светлыми волосами — его девушка Лера, красивая и беспечная: у нее много свободного времени, чтобы ходить по ресторанам, заниматься фитнесом, а еще постоянно ссориться с Вадимом. Внешне похожи куклы мальчика Вовы, который живет в детдоме и не может наладить отношения со сверстниками, и пенсионера Сергея Аркадьевича, бесприютно шатающегося по городу. Они серого цвета, поскольку принадлежат к усредненному «слою», где человек воспринимается как часть безликой массы, чувствует себя одиноким и никому ненужным. Рядом с ними возникает совершенно чудесная серая пушистая варежка — мохнатая собака, которая ластится к одним, переворачиваясь на спину, чтобы ей почесали живот, а на других рычит и лает, потому что чувствует, кому можно доверять, а кому нет.
Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.
Персонажи оживают в руках артистов, которые исполняют по несколько ролей. Мойры в сценическом мире — шерстяные перчатки с цветными косичками. Они довольно похожи друг на друга, но в их отношениях чувствуется иерархия, потому что они разного возраста: то, что может позволить себе младшая (дружить с огромной белкой, например), неприемлемо для старших. К тому же артисты наделяют их разными речевыми характеристиками, и по интонациям, по скрипучести голосов о героинях можно что-то понять. Движение сюжета начинается, когда самая младшая мойра Антропа (Наталья Третьяк), обрезающая нити судьбы, теряет ножницы, без которых невозможно оборвать жизнь человека, и это нарушает положение вещей. Их находит парикмахер — кукла из черной кожаной перчатки — эдакий бертоновский Суини Тодд, который начинает распоряжаться чужими жизнями, чтобы избавить город от всего «безобразного»: детдомовцев, бездомных стариков и бродячих собак, — и его нужно остановить.
Мойры оказываются не строгими, бесстрастными богинями судьбы, которые следят за порядком, а существами, сочувствующими и человеку, и животному, а потому способными либо продлить жизнь, связав нить, выпущенную из какой-либо куклы-перчатки, либо избавить от страданий и освободить человеческую душу, долго томившуюся в земном теле.
Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.
В этом спектакле, буквально сделанном руками артистов, возникают истории разных персонажей, каждый из которых живет своими заботами, но вдруг, когда по сюжету нити судеб спутываются, их пути начинают пересекаться. Что-то подобное часто можно увидеть в фильмах, когда встречаются герои из разных микросюжетов, и в этом чувствуется живое течение жизни. В спектакле Александры Ловянниковой разрозненные истории, за которыми чрезвычайно интересно следить, собираются в единый художественный мир. В нем возникает какая-то особая атмосфера, созвучная творчеству Александра Володина, и так здорово, что спектакль включен в программу именно фестиваля «Пять вечеров». Сложно облечь в слова, зафиксировать как некий результат то, что происходит на сцене, но чувствуются какое-то легкое дыхание, тихая лирическая мелодия и добрая улыбка, а в этом всем — бесконечная любовь к городу, где человек бесконечно долго пытается найти свое место под присмотром богинь-сестер или предоставленный самому себе.
Я МОРЕ ХОЧУ ТЕПЛОЕ, А НЕ ВОТ ЭТО
Главные героини спектакля Московского областного театра кукол – ближайшие соседки Александра Моисеевича Володина, ведь когда-то и он пробирался через сугробы заснеженной Петроградки на пути к родному дому на Большой Пушкарской. Однако, связь оказалась еще более прочной, и маленьким перчаточным куклам из современной Москвы удалось создать истинно володинский Ленинград, не только сценографически зафиксировав атмосферу нашего города, но и уловив ту самую человеческую интонацию, неизменно присущую творчеству его выдающегося жителя.
По сюжету трио очаровательных мойр (или если верить древнегреческой мифологии – богинь судьбы) впали в небольшой старческий маразм и по этому поводу одна из них потеряла волшебные ножницы, другая забыла закрыть дверь в тайный шкаф, а третья покормить домашнее животное. А как вам нравится то, что теперь вашими судьбами управляет обезумевшая от голода белка, которая закрутила нитки судьбы в тайном шкафу, и безумный парикмахер, нашедший волшебные ножницы на улице? И ведь все это под завывания снежного питерского ветра, с которым не решает вступить в схватку ни один дворник.
Так вот пока растерянные мойры пытаются распутать нити, другие «володинские» недотепы пробуют с судьбой бороться, не осознавая, как ее вершительницы похожи на них самих. Уставшие, старые богини, им бы не по городу гоняться, а на пенсию пойти. «Категорически беспородная и невероятно лохматая» собака мечтает о хозяине, дворник о том, чтобы закончился снег, десятилетний мальчик хочет сделать всех счастливыми, а взрослый дядя-парикмахер считает, что пора бы всех истребить, ведь мир итак полон страданий. Для «володинского» персонажа такой исход невозможен, потому что он изначально не способен сделать виноватым кого-то кроме себя. В этом, безусловно, есть некое безумство рефлексии, но есть и благородство воли. А для нового злого дяди нет ответа на пустую злобу, потому что добро оказывается выше и есть первооснова.
Здесь это проявляется во всем, начиная с того, что актеры обращаются со своими куклами как с детьми, и в этом одновременно осторожном и быстром переодевании перчатки с руки на руку, есть какой-то необъяснимый трепет. Впрочем, сердце щемит беспрерывно: от действия до бездействия и от магии, складывающейся за счет этих особенно нежных импульсов. Еще одно волшебство заключается в том, что ощутимо не только присутствие Володина в этом тексте, но и текста внутри самого Володина. Как органично звучит здесь, в похожем на него, «современное»: например, модная песня «Женщина, я не танцую» из уст приунывшего дворника, борющегося с питерской стихией, или зарядка на тренажерах, неотстающей от популярных тенденций Леры.
Меняются прически и крой платьев, а мечты простых людей остаются теми же. Маленькие, светлые, неустроенные люди, они мечтают о море и солнце, которое будет светить им всегда. И как по мановению волшебной палочки они получают это, а не вот это все.