Е. Чижова. «Время женщин».
Магнитогорский драматический театр им. А. С. Пушкина.
Автор инсценировки, режиссер и художник — Алексей Вотяков.

Магнитогорская драма памятна фестивалем «Театр без границ» и периодом своего расцвета времен Валерия Ахадова—Фариды Муминовой—Сайдо Курбанова. И еще — нашумевшим спектаклем «Гроза» в постановке Льва Эренбурга, с которым магнитогорцы объехали, наверное, полмира. Сейчас театром руководит известный режиссер Максим Кальсин. При театре обучается актерский курс под руководством Григория Козлова. Помимо главного ставят и приглашенные режиссеры. А спектакль «Время женщин» поставил главный художник театра Алексей Вотяков, талантливый и востребованный сценограф. Это его режиссерский дебют. Что вдруг его потянуло в режиссуру?

Вопрос «про что» отпал сразу. Волнует режиссера, художника и автора инсценировки Алексея Вотякова время как таковое. Не как большой отрезок жизни 1950-1960-х годов, а как сила вполне самостоятельная, но не безличная, имеющая точные социальные черты. Судьбы трех старух, прикипевших к дочке тихой соседки Антонины, воспитывающих ее как родную и ревниво отстаивающих свои права на нее, становятся основой эпического наблюдения за жизнью, какой она показана в романе и какой ее помнят создатель спектакля и артисты. Всегда поражаюсь невероятной генетической памяти русских артистов, особенно актрис. Видимо, и вправду, как считает автор романа, носительницами исторической памяти у нас могут быть только женщины. Откуда актрисы знают, как надо драть лоскуты на коврик, как оберегать свое крошечное пространство на коммунальной кухне, как буднично, без слез говорить о смерти детей и внуков? Наверное, от своих бабушек. За три часа сценического времени создается образ женской России, которой не на кого было надеяться, потому что мужчин либо отбирали революции и войны, либо они сбегали сами. При этом пафос спектакля сдержан, суров и по-мужски внятен.

Гораздо сложнее обстоит дело с вопросом «как». Художник Алексей Вотяков отлично помог начинающему автору инсценировки и режиссеру. Так называемая средняя сцена театра (есть еще большая и малая) четко поделена надвое. Передний план представляет собой пустое пространство, где по краям расположены гравировальный станок и рабочий стол художника. Вдоль них медленно бродит, что-то рисует, вырезает девушка — выросшая дочка героини (ее играет студентка Елена Кононенко). Иногда возникают видеопроекции ее работ, и становится понятно, что девочка по имени Сюзанна-София действительно талантливый художник. На заднем плане сцены — подиум, на котором и происходит все основное действие. Благодаря мгновенно выезжающим фуркам, пространство постоянно преображается то в автобусную остановку, то в коммунальную кухню, то в городскую квартиру или заводской цех. Это прошлое, которое разворачивается перед нами, как настоящее. Выразительна цветовая гамма жизни, будто вызванной из нашей памяти: черно-белые фотографии ленинградских улиц, панорама завода, кадры кинохроники, серые стены со старыми шкафчиками. Все словно облагорожено патиной времени. Скудный быт, приметы которого отобраны тщательно и лаконично, благодаря художнику возвышается, превращается в символ.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра

Лежащий на столике в квартире Григория номер «Нового мира», его фраза о вводе наших войск в Венгрию, джазовые пластинки, одну из которых раздавила деревенская девочка Тоня Беспалова, — и все становятся понятно в их отношениях. Они совсем чужие, из разных миров, которые не пересекутся никогда. Легко и без всякого указующего перста играет Андрей Майоров интеллигентного молодого человека, которого и упрекнуть-то сложно за то, что сбежал. Он — со своим «Новым миром» и портретом Хемингуэя на стене, и Тоня — со своей картошкой «на всю комнату»… Так и перемешивалась в России кровь, так и появлялись у деревенских девчонок дети с «породистыми» руками и художественными наклонностями. Остроумно придуман ход с портретом Хемингуэя, который где-то достает Тоня, и ему, как alter ego своего потерянного возлюбленного, периодически исповедуется.

Успех такого спектакля очень зависит от артистов, от кинематографической точности отбора. Настоящие его героини — три старухи в исполнении талантливых актрис театра. Евдокия — заслуженная артистка России Надежда Лаврова, Ариадна — Марина Крюкова и Гликерия — Елена Савельева. Прямо скажем, им рано играть этих героинь, и в первом спектакле эта «игра в возраст» сильно чувствовалась. А на следующем спектакле все успокоились и про возраст забыли. Лаврова бесстрашно, крупными мазками играет свирепую, неумолимую старуху, которая ничего в этой жизни не боится, брякает что думает, потому что живет по закону «не верь, не бойся, не проси». Тяжело таскает она свои распухшие ноги, плотно поджимает губы и прямо физически ненавидит все красное. Марина Крюкова играет бывшую даму, до сих пор сохранившую прямую спину и французский язык. А Елена Савельева — хлопотунью с певучей речью и тоской по своим неродившимся детям. Прекрасны многие их сцены, их хочется пересказывать подробно. Но яркой, живой игре все-таки не хватает тонкой, подробной проработки характеров, выстроенной перспективы отношений. И это — забота режиссера.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра

Главная героиня Тоня Беспалова в исполнении Анны Дашук обаятельна и естественна. Но актрисе пока не удается создать объем этой трудной жизни, в которой счастья было всего ничего, а тяжести сверх меры. Анна играет совсем уж наивную душу, покорную всему. Но судьба героини гораздо сложнее, да и характер не так уж прост. И никуда не деть тяжесть времени, которая давит на плечи. Когда во втором действии перед нами предстает все та же милая простушка, не очень понятно, почему у нее рак. Как говорится, ничто не предвещало.

В спектакле много эпизодов, связанных с заводской жизнью Тони. Очень важна здесь роль председателя завкома Зои Ивановны. Актрисы Татьяна Бусыгина и Лира Лямкина по-разному представляют почти забытую временем фигуру «руководительницы жизни». Всемогущие эти тетки могли казнить или миловать, давать или отбирать, возвышать или приговаривать к общественному позору. Бусыгина доводит почти до пародии неукротимый общественный темперамент героини, а Лямкиной удается и судьбу приоткрыть в нескольких сценах.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра

Мужчины в этом спектакле как-то не очень важны. После Григория в жизни героини появляется заводской мужик Николай в хорошем, точном исполнении Владимира Богданова. Соломона Захаровича, старого ухажера Гликерии, очень мягко, не подчеркивая национальности, играет заслуженный артист России Юрий Дуванов. Робкое, запоздалое объятие старого доктора с Гликерией вызывает аплодисменты зала. Но все мужчины здесь как в балете — «на поддержке». Не они определяют жизнь. Ее волокут на себе женщины. Самая лучшая метафора мужского участия в русской жизни показана в страшном сне героини. На несколько секунд все мужчины появляются в светлых проемах — в ватниках и за колючей проволокой. Сколько их погибло за этой колючкой, сколько сирот и вдов оставлено — никто никогда не подсчитает.

Об этом спектакле хочется вспоминать, прежде всего, как о спектакле художника. Но в нем есть и существенное противоречие, связанное с режиссурой. Как часто бывает на сцене с объемной, да еще женской, прозой, перегруженной подробностями, действие незаметно перерастает в повествование. Слишком много надо пересказать в этой истории — и театр подменяется литературой. Нарастает монотонность. Ее не преодолеть ни хорошо сыгранными актерскими эпизодами, ни замечательно придуманным абсурдным финалом, в котором сон о свадьбе перерастает в смерть. Во втором действии сюжет изо всех сил стремится быть досказанным, и это заметно.

Если бы режиссер Вотяков посмотрел на текст отстраненным взглядом художника, он отказался бы от некоторых эпизодов и перестал бы так подробно сочувствовать жизни героини. И тогда, возможно, спектакль предъявил бы строгий, мужской взгляд на «время женщин».