«Двенадцать стульев». И. Ильф, Е. Петров.
«Коляда-Театр» на фестивале «Реальный театр».
Постановка, сценография, музыкальное оформление Николая Коляды.

Роман Ильи Ильфа и Евгения Петрова «Двенадцать стульев» знаком не только читающему населению, он буквально разобран на цитаты благодаря экранизациям Леонида Гайдая и Марка Захарова.

Николай Коляда сам написал инсценировку и поставил «Двенадцать стульев», пронизав спектакль стихией одесского веселья и оснастив неожиданным лирическим финалом. На протяжении трех часов колорит, как это обычно бывает в театре Коляды, создает массовка, но если в «Гамлете» или «Ревизоре» — это абсолютное шаманство, то в «Двенадцати стульях» — это как бесконечная свадьба мадам Грицацуевой. Труппа в ярких костюмах отчаянно пляшет и многократно поет «Лимончики» и другие шлягеры одесского шансона, а между этими выходами разворачивается история Кисы (Николай Коляда) и Остапа (Илья Белов). Кису играют в очередь сам Коляда и Олег Ягодин. Пожалуй, это была одна из главных интриг спектакля: кто же выйдет на сцену в рамках фестивального показа? Трудно сказать, какие смыслы рождаются в спектакле, когда роль Воробьянинова исполняет Ягодин, но когда играет Николай Коляда, спектакль приобретает характер личностного манифеста, а Киса становится главным персонажем.

Об этом предупреждает уже сценография. Обстановка, как обычно в китчевой эстетике, пестрит котами всех мастей и форм — плюшевые игрушки развешаны на стенах в невероятных количествах. В костюмах всех героев также присутствуют изображения кис.

Сцена из спектакля

Сам же Ипполит Матвеевич представлен немолодым человеком, осмысляющим свой жизненный путь и подводящим промежуточные итоги: а для чего все было? Остап своей молодостью, обаянием и неуемной энергией авантюриста подчеркивает спокойствие и сосредоточенность Кисы. Между ними особые отношения — это даже не партнерство, а дружба, причудливая человеческая любовь. Обманутый Остапом Киса, убивая его в финале, страдает. Его человеческая трагедия — в простодушии и доверчивости: он верил Остапу, любил его, но тот его предал. Мизансцена развязки их отношений полностью копирует картину «Иван Грозный убивает своего сына» Ильи Репина. Киса лишает Остапа жизни в припадке гнева, это неосознанный поступок, — и тут же переживает мучительное раскаяние.

В финале спектакля в зрительском восприятии сходятся две реальности: сценическая, где действует Киса в исполнении Коляды, и настоящая, где на сцене оказывается Николай Коляда — создатель своего театра. Воспринимать все происходящее после убийства Остапа в рамках сюжета «Двенадцати стульев» уже просто невозможно. Мы видим удивительно трогательного Николая Коляду — человека, выросшего в деревне, мечтавшего о театре и сумевшего воплотить мечту в реальность. Это человек, который победил: он смог состояться и как режиссер, и как драматург. Возводя пошлость в кубическую степень, он сделал из китча свой особенный, ни на кого не похожий художественный язык; он написал множество пьес, которые ставят по всему миру. Коляда любовно гладит стены театра, а на него смотрят его «дети» — актеры. И даже после того, как Коляда — Киса ложится в гроб (на сцене стоит деревянный ящик), карнавал одесского веселья продолжается.

Этот спектакль кажется мне важной вехой в режиссуре Николая Коляды. С помощью ярмарочной эстетики, почти ритуальных плясок, гротеска режиссер программно утверждает торжество духа и культуры. Его сценические миры — это вывернутая рубаха, где человек всего лишь вошь, ползающая по шву и ищущая дорогу к красивой лицевой стороне. Кто-то, окончательно заблудившись, рвется к власти, прельстившись сытостью и блеском. Да только на том свете нет ни кошельков, ни ресторанов, ни яхт, ни автомобилей — все бессмысленно. Мы все уйдем в могилу. И свет, красота мира ждут только после того, как, скинув с себя тело, которое создал дьявол, жить будем только духом — творением Бога. Вот именно там спасение, потому что перевернуть мир обратно на ноги нет никакой надежды. Николай Коляда ставил спектакли про стремительное распространение зла на земле, про несчастную страну, где живут измордованные жизнью маленькие люди. Коляда людей любит и жалеет. Он режиссер, безусловно, лирический. Потерянный рай для Коляды — это мир культуры («Гамлет», «Мертвые души» и др.) и детства («Клаустрофобия», «Большая Советская Энциклопедия» и др.). Ностальгия по временам, когда рядом была мама, когда ты жил в ситуации безусловной любви, — это еще одна программная линия режиссера.

В финале «Двенадцати стульев» тоска по потерянному раю изживается в утверждении искусства: есть актеры, есть спектакли, пьесы. Есть театр. Лиризм этой сцене придает сама фигура Николая Коляды, та искренность и степень уже даже не актерской правды, с которой он утверждает, что в жизни есть смысл, если ты прожил ее для других, если смог победить, несмотря ни на что.

Еще одна программная вещь для режиссерской концепции Коляды — это, конечно, массовые сцены. Толпа у Коляды — это всегда стихия. В «Двенадцати стульях» это стихия жизни, молодости, веселья. Как правильно заметил на обсуждении Л. А. Закс, хор у Коляды никогда не гибнет. Жизнь не остановится, и никто не уходит безвозвратно, пока пляшет и веселится хор, пока есть те, кто продолжает утверждать торжество культуры и торжество жизни.