Петербургский театральный журнал
Блог «ПТЖ» — это отдельное СМИ, живущее в режиме общероссийской театральной газеты. Когда-то один из создателей журнала Леонид Попов делал в «ПТЖ» раздел «Фигаро» (Фигаро здесь, Фигаро там). Лене Попову мы и посвящаем наш блог.
16+

12 апреля 2019

«ТЕАТР УЖАСА И СМЕХА»

«Ханана». Г. Греков.
«Театр 18+» на фестивале «Золотая Маска».
Режиссер Юрий Муравицкий, художник Екатерина Щеглова.

Пьеса Германа Грекова полна мрачных подробностей, невыносимого быта, признаков деградации семейных и в целом человеческих отношений. Когда читаешь этот текст, кажется, что он похож на пьесы рубежа 90-х и нулевых, особенно авторов уральской школы — тут и инцест, и убийство, и домашнее насилие, и разного рода убожества и неприглядности. Спектакль Юрия Муравицкого в «Театре 18+» подходит к этому тексту с неожиданной стороны, угадывая в нем замогильный юмор, нивелируя пафос обобщения и приговора, предлагая эстетику, далекую от психологического проживания истории и судеб персонажей, от реалистического подхода к сюжету.

Этот спектакль — отчасти русская версия Макдонаха с его узнаваемой трагикомической нотой, с его персонажами, вызывающими оторопь, сочувствие и отвращение одновременно. Хотя оптика все же другая: если у Макдонаха, ну или по крайней мере в отечественных постановках по его пьесам, зачастую можно обнаружить интенцию к сентиментальности, к финальному примирению, то здесь все жестче и безысходней. Персонажи Макдонаха чудовищны, но обаятельны, «Ханана» — спектакль намеренно необаятельный, заостряющий внимание на расчеловечивании своих персонажей, превращении их в некие антропоморфные существа.

На сцене — что-то вроде временного павильона, какой-то балаган или шапито с собирающейся куполом крышей. Каркас и стены сделаны из матовой пленки: картинка размывается, зритель смотрит на персонажей как будто бы через мутное, грязное стекло. Как будто камера немного расфокусирована. Такая работа со зрением зрителя позволяет переключить его внимание с подробностей обстановки, с изучения героев на целостное восприятие. Ты не только следишь за историей, ты рассматриваешь спектакль, как живопись (неловко уже вспоминать Босха или Брейгеля, но никуда не денешься), выхватывая время от времени отдельные яркие детали, своей неуместностью опрокидывающие хоть какое-то ощущение реальности и вписанности в быт. Например, огромная свиная голова, которую приносит соседка: ее торжественно выставляют на стол, благоговейно снимают тряпки — что-то такое языческое и дикое проступает в этом акте.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Театральность спектакля, его брехтовская природа подчеркнута еще зонгами, иронично комментирующими происходящее: Денис Третьяков (лидер ростовской группы «Церковь детства») в белой рубашке, с черной бабочкой торжественно выходит к зрителям перед каждой перестановкой, напрямую обращаясь в зал под сентиментальные звуки баяна.

В этом гротесковом спектакле главные носители эстетики — актеры, их способ существования определяет природу ростовской «Хананы». Конечно, они ни в кого не перевоплощаются, граница между театром и жизнью здесь четко обозначена: актер прямой энергичной походкой исполнителя выходит из-за ширмы, и лишь переступив порог полиэтиленового балагана, обозначает характерность своего персонажа. Спины сгибаются, меняются голоса, доходя до мультяшной карикатурности; жесты, тщательно, кстати, здесь простроенные, условны, широки и живописны: если кого-то бьют, то сковородка в руках персонажа медленно, как в замедленном кино, движется ко лбу жертвы, застывая за несколько сантиметров, и так несколько раз. Каждого из этих персонажей, каждую из этих масок хочется описывать отдельно. Вот Саша (александр Гайдаржи) — здоровый детина в трениках и футболке: разговаривает зловещим басом с утрированной интонацией гопника, подволакивает ногу, сгорбившись, как какой-то сказочный злодей. Или, наоборот, это какой-то деградировавший, озверевший Емеля, валяющийся на своей кушетке за занавесочкой, как на русской печи. Вот подруга главной героини Зина (Оксана Зиброва)  — кряжистая, бойкая, заполняющая собой пространство: сразу видно, что хищница, и не жди от нее ничего хорошего. Соседка Екатерина Ивановна (Эльвира Цыганюк)  — блаженная, суетная, семенящая, бормочущая, всплескивает руками, ахает и охает, заискивает перед хозяйкой, но потихонечку проползает в дом. Боря (Анатолий Матешов)  — муж главной героини, про таких раньше говорили «расслабленный»: тихий, почти безмолвный и безотказный, только кивает или пожимает плечами. Он, как часть мебели — не очень-то приглашают за стол, отмахиваются, не замечают: жена приводит мужчину в дом, даже не задумываясь о том, что в этом что-то не так. Петр Семенович (Владимир Воробьев)  — сожитель — хитроватый, рассудительный мужичок, осторожный и ловкий.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Наташа Светланы Лысенковой, главная героиня пьесы — та, которая здесь, в этом спектакле, претерпевает значительную перемену, раскрываясь у нас на глазах на протяжении этих двух с половиной часов. Поначалу она — что-то вроде ежика в тумане: такой же забавный, детский голос, такие же взмахи руками-лапками. Странное существо без пола и возраста, затюканная безропотная неваляшка, терпящая побои и оскорбления от нежно лелеемого сыночка. Все как-то уживается в ней одновременно: извратившаяся до инцеста жалость к слабоумному сыну, бесстрастная автоматическая потребность в какой-то видимости семьи, в сожительстве с мужчиной, потребность в уюте, в соблюдении пустых ритуалов, вроде украшения тесной кухоньки к Новому году. Но в финале эту лепечущую наседку не узнать. Сын, чей духовный переворот в спектакле нещадно высмеян (буян-алкоголик превратился в великовозрастного заторможенного дебила, истово и варварски религиозного), нуждается в защите, и она качает его на коленях, решительно сжимая автомат, как героиня какого-нибудь фильма Коэнов.

«Ханана» — зрелище сложной эстетической природы, смешивающее балаганное, почти «петрушечное» с «киношным», с жанровыми признаками вестерна и интонацией черной комедии. Такой замес погружает зрителя в смешанное эмоциональное состояние, когда ужас сменяется весельем, а веселье — тоской и отчаянием. Обостряя до болезненности ощущение зашедшей в тупик жизни, тотального социального коллапса, спектакль обретает форму веселых похорон: финальный остервенелый гимн, обыгрывающий название: «Ханана» — «Хана нам!», — звучит как варварский реквием карнавальной токсичной действительности.

В указателе спектаклей:

• 

В именном указателе:

• 
• 

Комментарии (0)

Добавить комментарий

Добавить комментарий
  • (required)
  • (required) (не будет опубликован)

Чтобы оставить комментарий, введите, пожалуйста,
код, указанный на картинке. Используйте только
латинские буквы и цифры, регистр не важен.

 

 

Предыдущие записи блога