«Солдатики». В. Жеребцов.
Академический русский театр драмы им. Г. Константинова (Йошкар-Ола).
Режиссура и сценография Александра Сучкова (Нижний Новгород).
В рамках X Международного фестиваля русских театров «Мост дружбы» в Йошкар-Оле.

Нынешний «Мост дружбы» был дважды юбилейным: прошел в 10-й раз, а родился 20 лет назад, в 1993-м. Впервые среди его учредителей появилось Министерство культуры РФ. Правда, денег не прибавилось — вышел из игры важный спонсор. На этот раз «Мост дружбы», всегда принимавший всех желающих — из благородства (каждый должен иметь возможность показать свои работы) и из бедности (дорога за счет участников), собрал не слишком удачную конкурсную афишу. Вмешались и объективно непредсказуемые трудности: не приехали лидеры прошлых фестивалей — Русский театр Чувашии и Молодежный театр Уфы. В последнем сменили директора, пришедший на его место не счел важным визит в соседнюю республику. Аналогичная причина помешала добраться в Марий Эл и театру из Белоруссии. В результате среди участников из Бугульмы (Татарстан), Сыктывкара (Коми), Саранска (Мордовия), Кокшетау и Караганды (Казахстан), Йошкар-Олы (кроме драмы — Марийский ТЮЗ) никто не мог конкурировать с организаторами фестиваля. «Солдатики» Русского театра драмы им. Г. Константинова в постановке Александра Сучкова собрали чуть ли не все лауреатские дипломы. Но спектакль замечателен не только за счет досадно слабого фона.

Кажется, пьеса Владимира Жеребцова, живущего, кстати, в Стерлитамаке (Башкортостан), устарела. Написаны «Солдатики» в 2003-м, но действие происходит в подсобном хозяйстве около космодрома Байконурв конце 1980-х. Там, кажется, и остались эстетика, проблемы, герои пьесы. Без пяти минут дембель Хрустяшин (Хруст) и «чморик» Новиков выращивают свиней, что в солдатской иерархии ниже некуда. Хруст жучит новенького, но в решающую минуту становится на его сторону, хотя это грозит ему гибелью. Сколько было написано про дедовщину, кто сегодня помнит про комсомол? Но Сучков с йошкаролинцами рассказывают не о социальных проблемах, а вычитывают из пьесы вневременную историю.

И. Новоселов (Хруст).
Фото — архив театра.

Александр Сучков, не только режиссер, но и сценограф спектакля, размещает актеров и зрителей на большой сцене. Маленькая игровая площадка замкнута полукругом: деревянные фрагменты забора, нары, грубый стол и табуретки, алюминиевая посуда, ведро и лопата, ящики из-под снарядов, бочка с портретом Гагарина, вырезанным из старого журнала. По центру — задник-экран с безбрежной степью и линией электропередачи. СЛЭП рифмуется настоящий столб, раскинувший провода в стороны, как руки, готовые обнять и актеров, и зрителей. Невыносимо громкое гудение проводов становится одним из эмоционально сильных звуковых знаков спектакля — так они и гудят в степи, сводя с ума, как в кошмаре. Гудение зашкаливает в минуты внутреннего напряжения, когда герои подвергаются искушению и делают нравственный выбор. (Кроме того, на сцену временами врываются визг свиней и до одури громкая музыка из приемника.)

Режиссер строит характеры героев не на контрасте, а на сближении. Крестьянский паренек Хруст —Игорь Новоселов — крупный, белолицый, симпатичный, живой. Он не агрессивен, а грубовато простодушен. Не издевается над Новиковым, а «строит» его по обязанности. Злеет он, напрягается (так, что даже краснеет), только когда ведет себя «как надо», «как положено»: когда в его подчинение поступает молодой боец и нужно его «учить»; когда, мечтая о доме, поет вместе с фонограммой «Жизнь начнется без авралов, «сундуков» и генералов — демобилизация» («Сектор газа»); когда врет в письме домой, что доблестно служит в ракетных войсках. Он вполне приспособился к ситуации: крутит шашни с буфетчицей Аней, посредничает в обмене краденым между офицерами разных частей. Новиков — Ярослав Ефремов — приспособиться не может: во всем ищет логику, радуется красоте, верит в Бога. Он играл на скрипке, учился, книжки читал, но нет в нем ни сытого лоска, ни интеллигентной стильности — родом он не из Ленинграда, а из Гатчины, по сути, он такой же простак, как Хруст. Совсем мальчик, нелепый, неловкий, но светлый лицом, он вовсе не «христосик» — не проповедует, не обращает Хруста, побаивается. Но живет по-иному — естественно чувствуя благо и справедливость. И Хруст заражается его странностями, потому что открывает в себе человеческое, бывшее в нем с самого начала.

Переход Хруста на сторону добра строится режиссером и играется Новоселовым постепенно и поэтапно: четко выделены моменты самосознания героя, которое влечет за собой чувство ответственности — за себя и за другого. А потом и способность пожертвовать собой. Это композиционные и смысловые узлы… Вот Хруст, накручивая себя, достает из ящика для снарядов мясницкий фартук, нож (метафора проста, но действует сильно). Видно, как ему не хочется исполнять приказ — резать свинью, как он радуется, что будет делать это не один. Но понимая, что Новиков ни при каких обстоятельствах не будет участвовать в убийстве живого существа, берет грязную работу на себя… Вот Хруст предвкушает встречу с Аней (а радио орет «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью»): пошлит, волнуется, обильно льет на лицо дешевый одеколон, торопит Новикова, подшучивает над его девственностью. Потом злится: что такого Новиков мог наговорить Ане за пару минут его, Хруста, отсутствия, что могло измениться? Готов убить этого мальчишку, которого Аня просит показать, как играют на скрипке. (Сцена немой игры на несуществующей скрипке мгновенно рифмуется с громкой «Демобилизацией».) Заставляет первогодка пить спирт, но злость отступает, и Хруст сам не знает, все больше запутываясь, почему не бьет придурка, сорвавшего ему свидание? На слова Новикова «люди редко догадываются, кто они есть на самом деле» взвивается: «Почему это я не догадываюсь, кто я такой?» И тут же осекается: «А кто я?»

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Выбор в экстремальной ситуации становится экзистенциальным, в течение нескольких минут спектакля оба — Хруст и Новиков — совершают свой крестный путь, испытав сомнения и даже совершив предательство, правда, разное по сути. Хруст, спасший от изнасилования сестру Новикова Катю, которая без разрешения начальства приехала на одну ночь к брату, не выдерживает страшных угроз и выдает, куда бежали ребята. Когда Новиков, уведя Катю в безопасное место, возвращается, он тоже подвергается страшному испытанию: старший лейтенант Алтынов, надзирающий за подсобным хозяйством, хочет забрать его — «на полигоне с такими анкетными данными служить нельзя». Но Новиков не может оставить Хруста одного перед разъяренными стройбатовцами, он пишет заявление о вступлении в комсомол и отказ от веры в Бога, чтобы остаться и умереть вместе с другом. Оба молодых актера играют не только ужас отступничества, пусть вынужденного и оправданного, но и трагическое просветление души. Их объединяет большее, чем родившееся в испытаниях братство, — долг. Тот долг перед общей верой в справедливость, который и есть свобода. Пусть и свобода умереть.

Сучков зарифмовывает не только солдатиков, превращает их в двойников, которые претерпевают изменения, отражаясь друг в друге, но и остальных персонажей, пусть и не встречающихся друг с другом на сцене.

Юлия Охотникова в эпизодической, по сути, роли буфетчицы играет путь женщины от шлюхи к королеве. Темная тяжеловатая женственность Ани — не от злости, а тем более не от злобы, а от загнанного внутрь отчаяния. Она выходит на сцену в рабочем халате, ярко-красные бусы и помада кажутся вульгарными, черты лица — слишком крупными и жесткими. Но вот халат скинут, Аня молодеет, лицо становится подвижным, в глазах — живое любопытство, удивление, потрясение. Ее кокетство с Новиковым — не просто каприз. Да это и не кокетство — желание понять. Новиков сравнивает ее с королевой, и актриса играет мгновенное перерождение: она отвернулась несчастной шалавой, не знающей себе цены, а повернулась к залу полной собственного достоинства, способной услышать несуществующую скрипку и изменить свою жизнь. Свет, вспыхнувший в ее глазах, имеет тот же источник, что и сияние глаз Кати, сестры Новикова — юной, порывистой, полной жизни (Ксения Немиро).

С. Васин (Бес).
Фото — архив театра.

Старший лейтенант Алтынов — Антон Типикин, — надзирающий за Хрустом и Новиковым, прямой как палка, холодноватый бес с рыбьими глазами, в которых таится сладострастие власти. Но чувство это в нем не главное. Он, безусловно, на стороне зла, но поначалу скучает, гоняет Хруста, скорее, по привычке, по обычаю. А потом скука в глазах превращается в безысходную тоску: солдатики демобилизуются, а ему оставаться здесь навсегда. Когда он ломает Новикова, заставляя отречься от веры, целая гамма чувств проносится по его бледному лицу: удивление, удовольствие, удовлетворение и — вдруг — что-то, похожее на восхищение, когда догадывается, почему ему это удается. Бес — Сергей Васин, заведующий складом стройбата, — двойник Алтынова, но он не просто бес, он объемнее, крупнее, значительнее. Появляясь на сцене, он словно заполняет собой все пространство. Тяжелые, неподвижные глаза кажутся то абсолютно черными, то белесыми. Движения замедленны, голос тих, говорит он почти без интонаций, но, кажется, сам воздух вокруг вибрирует от скрытой угрозы. Даже в прыжке, скачке, когда он накидывает удавку на шею Хруста, Бес пребывает в темной глубине покоя, на самом дне вечного зла, является его воплощением. Подобно Люциферу, которого Данте поместил в центр ада, вморозив в глыбу льда, Бес Васина не нуждается в активном действии, чтобы повелевать. Ему достаточно посмотреть. Хруст в ужасе цепенеет при его появлении, теряет волю, будто загипнотизированный, как кукла, действующая по воле кукловода. И бунт Хруста против Беса — перерождение куклы, возжелавшей жизни, осознанный шаг, ведущий к смерти.

Невозможно поверить, что Сергей Васин играет Билли в «Калеке с Инишмаана» — тонкого, светлого, нездешнего юношу. Как в «Солдатиках» ему удается перевоплотиться в Беса — не объяснить только профессионализмом.

Эти две пары неразрывно связывают Хруста и Новикова. Замечание новобранца о страшных глазах Беса заставляет Хруста по-другому посмотреть на стройбатовца, ощутить себя посредником между бесами — и начать путь к бунту. Получив отказ Анны, Хруст не звереет, а по-новому смотрит на Новикова. Кажется, в нем рождается и иное отношение к женщине, которое помогает ему принять решение спасти Катю. Создается многозначное смысловое поле. Это происходит не только благодаря достоверной игре актеров, но и за счет ненавязчивых, будто бы проброшенных мизансцен. Воспитывая Новикова, Хруст несколько раз хватает худого мальчишку за грудки и поднимает над землей — смешно повисают его худые длинные руки… Это «объятие» вспоминается, когда Новиков радостно подхватывает и кружит сестру.

Когда в финале перепуганные, но стойкие солдатики в белых рубахах смотрят в зал, залитые светом, их слезы — это слезы победы над бесами, теми бесами, что описаны Достоевским и по-прежнему правят нами. И теми бесами, которые живут в каждой человеческой душе…

В Русском театре драмы Йошкар-Олы нет главного режиссера. Художественным руководством не первый год занимается директор театра и фестиваля «Мост дружбы» Сергей Московцев. И, надо сказать, приглашенные им в последние годы на постановки режиссеры — Леонид Чигин, Григорий Лифанов, Линас Зайкаускас — находили общий язык с труппой. Однако Александр Сучков совпал с артистами так, будто знает их всю жизнь. «Солдатики» — результат не только профессионального сотрудничества, но и человеческого доверия. Потому, наверное, спектакль получился не только детально проработанным психологически, композиционно и ритмически целостным, но очень человечным — попадающим в сегодняшнее время и в сердце зрителя.