Саратовский ТЮЗ имени Ю. П. Киселева отпраздновал свое 100-летие

100 лет , особенно когда речь идет о театре для детей, просто какая-то нереальная дата. Что же, получается, что саратовский ТЮЗ — самый старый в России театр для юных зрителей? Нет, «самый старший», пожалуй, будет правильнее.

100-летие отпраздновали день в день. А готовились к нему около двух лет. И жили эти годы в преддверии юбилея напряженно и ответственно, и осмыслить пытались эту солидную дату, и примеряли на себя жизнь внутри легенды о киселевском ТЮЗе. А главное — учились «смотреть на вещи без боязни», потому что за эти годы в театр пришло новое поколение, которому приходится жить с оглядкой на прекрасное прошлое.

Пожалуй, нет в России города, где ТЮЗ пользовался бы таким безусловным авторитетом и такой ревнивой любовью. Представляю, как тяжело работать внутри такого легендарного театра, где художественный руководитель, народный артист России Юрий Ошеров, принял «ключи от Дома» от самого Киселева и с тех пор эту связку ключей держит крепко. А молодой главреж Алексей Логачев идет все эти годы, как по минному полю, где каждый неверный шаг грозит сами знаете чем. И вместе с ним идет молодой же директор Анатолий Барсуков, которого непременно сравнивают со всеми предыдущими директорами, и часто не в его пользу. У нас ведь для того, чтобы человека оценили по достоинству, надо, чтобы его либо сняли, либо еще что-нибудь нехорошее произошло, — тогда все начинают говорить, как много этот человек сделал… Словом, «столетье с лишним — не вчера, а сила прежняя в соблазне…».

Сцена из спектакля «Все будет хорошо»;.
Фото — архив театра.

Около двух лет назад в ТЮЗе прошла лаборатория «Четвертая высота» (все они проходят под руководством Олега Лоевского). На ней были представлены эскизы, которые как бы нащупывали ходы к будущему юбилею. Два из них на праздновании 100-летия были показаны как полноценные спектакли. «Все будет хорошо» в режиссуре Ильи Ротенберга по тексту Ирины Васьковской, созданному по актерским монологам, рассказам, воспоминаниям, — это попытка посмотреть на себя в зеркало, как пишет режиссер, и рассмотреть себя честно и с пристрастием. На мой взгляд, в эскизе, показанном на тогдашней лаборатории, было больше иронии и злого хулиганского драйва. Там были и очень точные и смешные пародии на руководство театра, и самопародии, а в готовом спектакле интонация неуловимо изменилась, в нем оказалось больше жалости к себе и печали. Но это — при сравнении с запомнившимся эскизом. Тогда же был показан и эскиз «Переход» по тексту Марины Крапивиной в режиссуре Талгата Баталова. На праздновании 100-летия он был показан в качестве основного юбилейного спектакля. Переход с камерной сцены на большую оказался для «Перехода» чреват некоторыми смысловыми потерями. Ушли трогательные, очень домашние интонации, моменты исповедальности (ведь в тексте очень много актерских рассказов, монологов). Но зато спектакль приобрел масштабность и эффектность, видимо, неизбежную для юбилейного жанра.

Событий в дни празднования было много — погашение почтовой марки со зданием Саратовского ТЮЗа; круглый стол, посвященный статусу и проблемам современного детского театра; демонстрация новой выставки театрального костюма; и главное: открытие памятника Юрию Петровичу Киселеву на площади перед театром. Но самым смысловым художественным событием стала четырнадцатая по счету лаборатория «Четвертая высота», проведенная в первый же день трехдневных торжеств. На сей раз для работы были взяты тексты, важные для Саратовского ТЮЗа в разные десятилетия его жизни. Это «Мы на острове Сальткрока» по повести Астрид Линдгрен, «Вечный муж» Достоевского и «С вечера до полудня» Розова. Все они когда-то были поставлены Юрием Киселевым и все были знаковыми для театра. Автором этой смелой идеи стал руководитель лаборатории Олег Лоевский. Смелость ее заключалась в том, что среди зрителей были свидетели спектаклей Киселева. А среди исполнителей (иногда) встречались те, кто когда-то участвовал в тех знаменитых спектаклях. Самыми «невинными» в этой ситуации были приглашенные режиссеры — не видели, не слышали, не участвовали. Режиссеры эскизов по повести Линдгрен — Виктория Печерникова (Москва) и по пьесе Розова — Кирилл Сбитнев (Москва) еще и родились гораздо позже, а Галина Бызгу (Петербург) — эскиз «Вечный муж», скорее всего, ходила в детский сад, когда были поставлены те знаменитые спектакли.

Эскиз «Мы из Сальткрока» вольготно раскинулся на планшете большой сцены, заняв самые отдаленные ее уголки. Путешествие семьи Мелькерсонов на остров Сальткрок началось очень шумно, с непременными атрибутами детского театра: взвизгиваниями, вскриками беспричинной радости и прискоками артистов, игравших детей. Но постепенно все успокоились, немногочисленные штампы быстро закончились, и артисты сосредоточились на происходящем.

Островные жители ведь очень отличаются от материковых. Островная жизнь неспешна, самодостаточна, и это почувствовала и попыталась воплотить режиссер Печерникова. Островитяне Сальткрока, присутствуя в укромных уголках сцены, буквально за спинами зрителей, пристально наблюдали за суетливыми шумными пришельцами и делали свои выводы. Самое опасное в «детском» спектакле — когда взрослые артисты начинают играть этих самых детей. Это бывает страшно. Здесь же вполне взрослые девушки Ольга Лысенко в роли Стины и Кристина Топчева в роли Червен-Колбаски маленьких девочек не играли, но показывали поразительно точно и деликатно, соблюдая необходимую дистанцию и не впадая в детство. Замечательно сыграл большого безмолвного сенбернара Боцмана большой Михаил Третьяков. Ощущение странности, чудаковатости островного мира прекрасно передала веселая рыжая Мэрта — Елена Краснова, и красиво закончила народная артистка России Светлана Лаврентьева в роли фру Шеблум, вышедшая в последней сцене, где хозяйка имения продает его за один грош суетливому шумному семейству.

Я не видела спектакля Ю. Киселева «Колбаска, Боцман и другие», поставленного в 1978 году и объехавшего множество советских и даже некоторые международные фестивали. Сравнивать не могу. Могу только сказать: в эскизе Виктории Печерниковой занято семнадцать человек, которые должны освоить большое пространство, среди множества эпизодов явно не все решены, некоторые сюжетные линии только обозначены. Но все равно, это современный театр для детей, и повесть Линдгрен увидена взглядом современного человека. В эскизе нет патоки и сентиментальности. А есть желание понять ту жизнь, которую проживают герои повести. Интересна ли будет эта жизнь сегодняшним детям, не знаю. Нет ответа…

А вот «Вечного мужа» Достоевского в постановке Киселева я видела на фестивале «Реальный театр» в Екатеринбурге в 2005 году. Хоть Лоевский и забыл, что привозил его, но свидетели «уличили». Однако сравнивать все равно не буду, потому что помню из того спектакля только Юрия Ошерова в роли вечного мужа. (Тот спектакль был поставлен в 1988 году, и видели мы его, как я понимаю, уже на закате его жизни.) В эскизе Галины Бызгу, жестком, точном и лаконичном, во-первых, сделан великолепный и остроумный разбор. Текст не промахивается километрами, а играется подробно и, не побоюсь этого слова, виртуозно. Павел Павлович Трусоцкий в исполнении Антона Щедрина — это подлинный герой Достоевского: человек подполья, уязвленный, страдающий, подобострастный, убогий, кроткий… словом, садист и мазохист одновременно. Он отвратителен. Но артисту удалось, что бывает редко, сделать этого героя и притягательным, потому что он сумел сыграть в нем тайну, а тайна всегда притягивает.

А. Чернышев (Вельчанинов) в эскизе «Вечный муж».
Фото — архив театра.

Алексей Чернышев играет Алексея Ивановича Вельчанинова, героя поначалу беспечного и самодовольного, но слегка пораженного ипохондрией, в котором не вдруг, постепенно, проявляются черты Трусоцкого — «вечный муж» завладевает его сознанием, внедряется в его мозг. И своим тихим вкрадчивым голосом почти сводит Вельчанинова с ума. Их диалоги полны парадоксальных, очень современных актерских оценок, благодаря которым возникает комизм, который вдруг оборачивается трагизмом. Исключительность, «фантастичность» ситуации («Оба мы порочные, подпольные люди», — говорит Вельчанинов) сменяется обыденными и пошлыми картинками жизни семейства Захлебининых. Поначалу показалось, что все сцены жизни этого почтенного семейства даны несколько жирно, что это как будто другой спектакль. Перечитав повесть, я поняла, что и в ней жизнь обыденная, полная милых глупостей и житейских нормальных забот, резко и контрастно противопоставлена «подполью», жизни духа, испорченного, уязвленного и страдающего. На зрительском обсуждении поразило высказывание девушки, которая сказала, что ей непонятно, почему артисты так долго и подробно играют. И так ведь все ясно, можно и покороче. Это, между прочим, серьезная проблема, связанная с восприятием классических текстов молодыми зрителями, привыкшими к дайджестам. Как вступить с ними в диалог? На каком материале? Нет ответа…

Третий эскиз — по пьесе В. Розова «С вечера до полудня» — поставил Кирилл Сбитнев, и этого эскиза я, например, опасалась больше всех. Все-таки повесть Астрид Линдгрен — это книга, кажется, на долгие времена. Достоевский есть Достоевский. Розовская же пьеса очень хорошая, но, кажется, безнадежно устарела и принадлежит уже давно прошедшему времени. И спектакль Марфы Горвиц, который я видела в театре «Приют комедианта», не поколебал моего представления. Вся жизнь изменилась, и страны уже той нет, и реалии совсем другие. Ну что за несбыточная Англия, из которой шлет заграничные шмотки сбежавшая к дипломату мамаша Альберта? Что за писатель, мучающий очередной производственный роман? Да и не говорят уже так сегодня…

Ю. Ошеров (Жарков) и А. Соловьев (Егорьев) в эскизе «С вечера до полудня».
Фото — архив театра.

Но Кирилл Сбитнев отнесся к пьесе Розова как к классическому тексту прошлого века. И вдруг стало до смешного ясно, что когда-то все классические пьесы были современными. И представилось, как же сложен был их переход в «нетленку». Между тем, в эскизе возникли совершенно современные темы. Тема человека, прожившего не свою жизнь и под конец осознавшего это, была очень точно сыграна Юрием Ошеровым. Он сыграл желчного бесталанного графомана, мелкого домашнего деспота, на чьи гонорары доживает семейство таких же неудачливых людей. В этом доме несчастны все. И все по-своему. Это как зараза, как липкая паутина, которая окутывает детей писателя Жаркова. Очень современно, нервно, беспощадно точно сыграла Ирина Протасова Нину, одинокую молодую женщину, брошенную когда-то возлюбленным. Алексей Ротачков передал абсолютное, безнадежное одиночество Кима, сына Жаркова, бывшего спортсмена, так и не ставшего звездой. И это тоже очень современно. Сегодняшняя нацеленность на победу, непременную успешность, когда смена ценностей (коли не выиграл, не поймал славу за хвост) уже считается поражением, сделала эту тему в эскизе, ну, просто самой главной. Умирание Дома, истекание жизни в нем — тема, которая знакома каждому, прошедшему через это: «Род приходит и род уходит…»

Спектакль Юрия Киселева был поставлен в 1970 году. То есть 48 лет прошло. Но нам понятны и близки эти герои. И мы узнаем в них что-то свое, что мучает и беспокоит нас. И это не странно. Узнаем же мы себя в героях пьес, гораздо более далеких от нашего времени. Интересно: если этот эскиз появится в виде уже готового спектакля — кто и как будет смотреть его? Ведь это жизнь дедушек и бабушек сегодняшних молодых людей. Будет ли им интересна эта «уходящая натура»? Нет ответа…

Все эскизы были посвящены спектаклям Юрия Петровича Киселева. Обращены к легендарным страницам истории Саратовского ТЮЗа с должным почтением. Но и без оглядки на то, как это было. Потому что легенда — это всегда прошлое. А театр — это всегда настоящее. И тут уж никуда не деться. Родовая черта. Иначе — уже не театр, а что-то другое.