«Исчезнувший велосипедист». К. Костенко.
Гоголь-Центр.
Режиссер Филипп Гуревич, художники Анна Агафонова и Антон Трошин.

На Малой сцене Гоголь-Центра режиссер Филипп Гуревич поставил пьесу Константина Костенко «Исчезнувший велосипедист».

«Исчезнувший велосипедист» — одна из последних пьес хабаровского драматурга Константина Костенко, скончавшегося в 2019 году. Он не дожил несколько месяцев до ее победы в драматургическом конкурсе конкурсов «Кульминация» и не увидел ее первых постановок, сначала — Бориса Алексеева в воронежском Никитинском театре, и вот теперь — Филиппа Гуревича в Гоголь-Центре. А пьеса настолько хороша и соблазнительна, что, похоже, пожаром пойдет по стране. Такой чистый абсурдизм, но при этом с закрученным детективным сюжетом, который держит зрителя в напряжении до самого финала.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Место действия — учебник математики за 5 класс, его герои каждый день с заданной скоростью движутся из пункта А в пункт Б и обратно, но однажды в отлаженной системе возникает сбой — исчезает велосипедист, не приехавший вовремя в назначенный пункт C. Катастрофа! Тут в дело вступает следователь и начинает искать улики, заглядывать во всякие злачные уголки (и откуда они только берутся в задачнике для 5 класса?) и опрашивать свидетелей. Из этих свидетельских показаний постепенно складывается портрет исчезнувшего — почти как в пьесе Дмитрия Данилова. Но, как в настоящем детективе, тут будет несколько ложных, отвлекающих ходов и совершенно неожиданный финал — бунтарем против системы оказывается совсем не тот, кого можно было подозревать. Не отщепенец-неформал, не загадочный интеллектуал, который, единственный из всего учебника, придумал себе имя, рассуждал о французских дадаистах и гулял по барам с проститутками (они-то тут откуда?), а тихий, законопослушный пешеход, которому жена выдает в дорогу бутерброды.

Но ежедневная рутина бессмысленных действий по чужим, не тобою придуманным правилам может довести до белого каления и самого смирного, тем более что психопатология в анамнезе пешехода дает повод для подозрений. Хотя… Детективная развязка совсем не однозначна. Выводы следователя могут быть и ошибочны — ведь он совсем не Эркюль Пуаро и свои обвинения словно придумывает на ходу, возможно — чтобы найти хоть кого-то виновного и устроить показательную порку для предотвращения новых эксцессов. Поэтому финал пьесы оставляет возможность для разных трактовок. Но Филипп Гуревич решил тоже не давать однозначных ответов, оставляя зрителям возможность выдвинуть свои собственные версии. Ведь, как говорится в пьесе, самая сложная задачка не та, где нет ответа, а та, где нет даже вопроса.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Художники спектакля Анна Агафонова и Антон Трошин поместили действие в условное пространство, напоминающее сразу и подземный переход на Курском вокзале по дороге к Гоголь-Центру, и тетрадь по математике в клеточку. Гладкая стена, облицованная мелкой плиткой, таит в себе немало сюрпризов: в ней открываются неожиданные двери, люки, провалы в иные измерения, откуда появляются и где исчезают персонажи. Но актеры так же спокойно сходят с игровой платформы и удаляются за сцену, что нарушает заданную в пьесе замкнутость, герметичность этого выдуманного мира, откуда нет выхода.

В новом спектакле Филипп Гуревич продолжает развивать масочный принцип игры, найденный им в постановке по «Василиссе» Марии Малухиной в РАМТе. Актеры существуют в условной манере, в строго очерченном пластическом рисунке роли, создавая гротескные, почти карикатурные, но наполненные образы. Главный герой тут, без сомнения, следователь в великолепном и точном исполнении Ивана Бровина. Это пародия на мента из какого-нибудь «убойного отдела» — с перебитым носом, с еще щеголеватыми жестами (резко откинуть полы плаща), но уже с пивным пузом, аритмией и тоской в глазах. Этого следователя самого преследуют кошмары — навязчивые видения женщины-мечты с пулей во лбу (колоритная Рита Крон). И кажется, он сам не прочь свалить из этого гиблого места, поэтому и расследует с такой дотошностью дело об исчезновении велосипедиста, словно ищет лазейки для побега.

Пешеход (Андрей Васильев) в спортивном костюмчике образцового зожника похож на персонажа примитивной компьютерной игры из 90-х — такого Супер Марио, спешащего из пункта А в пункт Б, преодолевая по дороге разные препятствия. В его интонационном и пластическом рисунке пока не хватает остроты и выверенности жестов, но общая «стертость», невзрачность этого персонажа работают на непредсказуемость финала. В тихом омуте, как говорится…

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Зато яркими и выпуклыми получились образы второстепенных персонажей — инфернального, похожего на Харона, бармена с бельмами на глазах (Игорь Бычков), гламурного велосипедиста-2 (Георгий Кудренко), хитрой оторвы-проститутки (Евгения Афонская), монструозной матери велосипедиста (та же Рита Крон).

Каждая сцена тут — как мини-аттракцион: то свалится сверху чей-то труп, то завяжется драка, то мультфильм покажут, а в промежутках публику развлекает живой ВИА из трех музыкантов и опять же Риты Крон, поющей глубоким чувственным голосом о любви, которой тут нет. В спектакле много отвязного юмора, дуракаваляния и трэша в духе «театра Херберта Фритша», как его характеризует сам Гуревич. Но к финалу атмосфера мистики и нуара, нагнетаемая в том числе с помощью света Павла Бабина, сгущается до уровня «Твин Пикса». На последней задачке из учебника, где поезд с мертвым классом едет в неизвестном направлении, по спине пробегают мурашки. Но все же после спектакля не покидает ощущение недосказанности, незавершенности этой работы.

Есть в пьесе Костенко одна важная, ключевая загадка: из странного бара следователь и пешеход пытаются проникнуть в другое измерение, где может скрываться пропавший велосипедист, — портал в него открывается в стене сортира. И у Гуревича они буквально «смывают» себя в унитаз. Но что же там, за стеной — остается тайной. Существует ли другой мир за пределами учебника или нет? Возможен ли вообще выход из этой замкнутой системы или там все то же самое? И если нет, то что это значит для персонажей — крушение надежд на escape или просто возвращение из бэд-трипа на надежную, понятную и привычную землю, где два плюс два всегда равно четырем, а все маршруты заранее определены?

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Собственно, в этом вопросе заключается, если хотите, онтологический посыл пьесы. Если обобщить, она не только о свободе, о протесте против системы, но и о поиске другого мира за пределами нашего земного существования, которое так же жестко детерминировано, как пресловутый учебник математики. Но в спектакле Филиппа Гуревича нет ответа на этот вопрос, нет режиссерского решения проблемы. Ну или просто я не смогла его рассмотреть. После сцены в другом измерении, где мальчик (возможно, велосипедист в детстве) гоняет по сцене колесо, герои как ни в чем не бывало возвращаются в пункт А, где следователь вдруг рассказывает, «как все было на самом деле». А зрители выходят из зала озадаченные: а был ли вообще этот велосипедист?