Юбилейный XXV Международный фестиваль «Балтийский дом» открыт. Тема этого года — классика русской литературы. В программе — Пушкин, Гоголь, Достоевский, Чернышевский, Чехов… Кафка. Вопреки сложившейся традиции, первым номером в программе не спектакль Эймунтаса Някрошюса, а «Преступление и наказание» в изложении Театра им. Моссовета.

«Р.Р.Р.». По мотивам романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание».
Театр имени Моссовета (Москва).
Сценарий, постановка, сценография и костюмы Юрия Еремина.

Белый экран, за ним тень — тень сидящего мужчины. Он печатает на машинке. Печатает быстро. Лихорадочно быстро. Отбарабанив по клавишам, выхватив готовые листы из аппарата, без пяти минут писатель спешит к редактору, гордо вручает ему кипу страниц. На это видавший виды седовласый человек холодно бросает что-то типа: «„О преступлении“. Знаете, сейчас подобный материал в моде». Будущий наш друг не теряется, а лишь просит обозначить написанное не полным своим именем (больно рискованная тема статьи), а тремя заглавными буквами — «Р.Р.Р.». Так начинается на удивленье внятное, даже подробное сказание о жизни и духовных исканиях Родиона Романовича Раскольникова.

«Р.Р.Р.» — образцово-показательная постановка классики. Идеальный школьный спектакль. Все герои и сюжетные линии сохранены. В каком-то смысле сохранена и структура романа, поскольку перед нами вполне себе полифоническое творение: у каждого из персонажей есть монологи, произнося которые, они ясно дают понять зрителям свое отношение и к людям, и к миру.

Сцена из спектакля.
Фото — С. Петров.

Герои спектакля Юрия Еремина даже внешне соответствуют романным прототипам. Родион Романович (Алексей Трофимов) — высокий кареглазый брюнет. Соня (Анастасия Пронина) — совсем еще девочка-скромница с русыми волосами и необыкновенно тонким, высоким голоском. Разумихин (Андрей Смирнов) обаятелен, дружелюбен и суетлив. Свидригайлов (Александр Яцко) — щеголь, аристократ и хищник. Лужин (Роман Кириллов) при всей внешней опрятности омерзителен до такой степени, что хоть вставай и иди руки мыть. Дуня (Александра Кузенкина) — напротив, мила, очаровательна, но видно: девица с норовом. Пульхерия Александровна (Ольга Анохина) заботлива. Порфирий Петрович (Виктор Сухоруков) лукав и хитер. Мармеладов вечно пьян. Исключение, пожалуй, составляет Алена Ивановна (Юлия Чирко): старушка-процентщица, конечно, алчна сверх всякой меры, однако внешне ничего отталкивающего в ней нет. Совсем наоборот. Аккуратная, следящая за собой модница, при макияже и с чернобуркой на плечах.

И понятно, что каждый из героев говорит текст хорошо узнаваемый, хрестоматийный. Если появляется Лужин, то речь идет непременно про «возлюбление» сначала себя, а потом уж ближнего. Если Свидригайлов — то про равенство с Раскольниковым и путешествие в гипотетическую Америку. Мармеладов вещает: «Бедность не порок, а нищета, сударь, — порок-с». Катерина Ивановна (Нина Дробышева) бредит про губернаторские балы и благородство мужа-алкоголика. Соня все больше специализируется по части сострадания. Главный же герой решает вопрос «тварь он дрожащая или право имеет?». А, дабы зрители чего не спутали, не додумали лишнего, мысли Раскольникова тезисно пропечатываются на большом экране, опускающемся с колосников по необходимости.

Пространство, в котором разворачивается действие, неизменное во время всего спектакля, символично, точнее — знаково. Для символа оно слишком уж однозначно. Сцена опутана всевозможными металлическими конструкциями, коваными решетками, оградами и оградками. Через весь поворотный круг перекинут дугообразный мост, по которому туда-сюда ходит Родя в попытке принять решение. В пограничном он, короче, состоянии. Как и большинство героев. Дугообразный мост упирается в мост побольше и попроще, тянущийся через всю сцену — из одной кулисы в другую.

А. Трофимов (Раскольников), В. Сухоруков (Порфирий).
Фото — Е. Лапина.

Однако большая часть действия сосредоточена под мостами: здесь находится место конторке редактора, участку Порфирия Петровича, квартирке Алены Ивановны и роскошным меблированным покоям Свидригайлова. Здесь же — в крайне стесненных обстоятельствах, в каморке, похожей на «шкаф, на сундук, на гроб», где из предметов интерьера только письменный стол и кровать, — обитает Родион Романович. Везде темно — глаз коли. И сыро: по заднику ползут бесконечные дождевые капли. Осень. Петербург. Тоска.

Единственное, что так и остается неясным, так это музыкальное оформление спектакля. То джазовые мотивы зазвучат из патефона, как, например, в сцене убийства Алены Ивановны; то вдруг и вовсе вступят скрипки и прочие струнные, угрожающе бодро наяривая, как будто мы не постановку русской классики смотрим — американский триллер категории «С». Освещение в эти особо опасные моменты резко меняется: в первой части с матово-желтого на хирургический слепяще-белый, во второй — на адово-красный.

В финале — сцена признания, раскаяние, обмен крестами, поход на каторгу.

P.S. До спектакля, во время церемонии, в фойе «Балтийского дома» была представлена видеоинсталляция, сопровождаемая музыкой «Двадцатипятилетней симфонии» Александра Маноцкова, написанной специально к юбилею фестиваля. Дама, сидящая рядом со мной, душевно так мне сказала: «Девушка, у вас очки зловеще сверкают, прямо как у Берии». Потом помолчала и добавила: «И вообще, я сижу здесь уже пятнадцать минут, и мне, кажется, уже достаточно искусства. На спектакль можно не ходить». Может, стоит иногда слушаться старших?..