«Пингвин, поморник и полярник».
ЦЕХЪ театр.
Драматург и режиссер Ксения Никитина, художник Ольга Горячева.

Привычный кирпичный лофт ЦЕХЪ театра предстает неестественно белым, а сценография чем-то напоминает детскую игровую комнату: квадратный половик с разбросанными на нем мягкими кубиками и подушками причудливых форм, музыкальные инструменты, радиоуправляемая машинка, пушистые фигурки птиц — пингвина и поморника. Тем не менее, такая монохромность палитры создает довольно жуткую атмосферу, а ощущение пустоты и бесприютности усиливает повторяющийся тревожный звук струны, висящий в воздухе. Актеры, все в белом, ходят вокруг квадрата на планшете: каждый на свой манер, присматриваются-примеряются и, наконец, решаются войти (а кто-то буквально впрыгнуть) в пространство спектакля, будто бы принимая правила игры.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

К теме исследования Антарктиды (или других малоизученных и опасных мест) в последние годы довольно часто обращаются как драматурги, так и режиссеры, так что уже сформировалось несколько характерных для подобного материала сценических решений. Схематичная сценография (часто в черном или белом цвете), акцент на бытовой стороне жизни в условиях полярной зимовки, приметы документальности, намеренно игровое изображение окружающей действительности (что продолжает историческую традицию невольной мифологизации и романтизации жизни полярников) — все это в той или иной степени есть и в спектакле Ксении Никитиной.

В центре сюжета история молодого врача-реаниматолога, решившего по примеру своего отца, в молодости служившего на станции «Новолазаревская», получить подобный жизненный опыт — перезимовать на станции в Антарктиде. Персонаж Ивана Решетняка амбициозен и полон юношеского запала. Возможно, немного ребячливо, но искренне герой верит в то, что сможет принести пользу своим трудом. Однако довольно быстро мечты разбиваются о суровый лед Антарктиды: никто на станции не разделяет его высоких идеалов, романтика полюса оказывается отравлена проблемами Большой Земли — воровство, коррупция, халатность и, увы, насилие. На то, что герой не впишется в эту обманчиво-притягательную белую и холодную среду, намекает даже его фамилия — его зовут Тимофей Алексеевич Красный. И словно воспаленное красное световое пятно, пульсирующее на авансцене, он возникает в жизни заматеревших полярников, нарушая их привычную лениво-вороватую жизнь. Собственно, эта инаковость и природный альтруизм главного героя и станут причиной его конфликтов с коллегами, а в один момент едва не будут стоить ему жизни.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Если с полярником все довольно очевидно, то образы пингвина и поморника в спектакле решены на нескольких уровнях. Это и обозначаемые абстрактные птицы, диалоги с которыми ведет герой Ивана Решетняка, и фигуры-куклы, стоящие на сцене с самого начала спектакля, которых периодически «очеловечивают» актеры Леонид Таранов и Михаил Каргапольцев. Это единственные животные, которые окружают полярников, и потому они становятся неизменными молчаливыми свидетелями всех их жизненных невзгод и несправедливостей. Актеры же выступают то в качестве различных жителей полярной станции, то, лишенные конкретной роли, отвечают за все изменения сценического пространства, а также наполняют его звуками музыки, возвращаясь к тревожному мотиву из начала, который рефреном проходит через спектакль (композитор Александр Васильев). Чего стоит сцена, где герой Леонида Таранова использует куклу-неваляшку в качестве музыкального инструмента, почти ритуально сотрясая ее в воздухе.

Вообще эти взрослые мужчины, будто бы случайно оказавшиеся внутри светлого детского пространства, производят довольно пугающее впечатление неестественности. Сперва осторожно и с опаской, затем смело и даже нагло они тестируют свои возможности в рамках законов выстроенного на сцене мира. За тем, как непринужденно у них получается создавать камни из мягких подушек или пить воображаемую водку из игрушечных чашек, вроде бы и хочется наблюдать с улыбкой, но не выходит. Ведь внутри спектакля подушечные камни вполне осязаемы и тяжелы, а тайное распитие алкоголя может привести к непоправимым последствиям. Эти взрослые похожи на набезобразничавших школьников, но вот только ставки в их случае слишком высоки, а стороны морального выбора находятся на подчас роковом расстоянии друг от друга.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Интересны взаимодействия актеров между собой. Если Пингвин и Поморник всегда находятся в негласном сговоре между собой, общаются на одном языке и часто понимают друг друга с полувзгляда, то для Артема (Темы) выстраивать с ними какую бы то ни было коммуникацию всегда сложно. Он не понимает намеков, не улавливает изменений в пространстве и часто не понимает, куда себя деть в этой белой бесприютности, чем заняться. В попытке найти эмоциональный отклик он обращается к камере или открыто работает на зал, но в обоих случаях транслирует почти физическое ощущение неловкости, тревоги и одиночества. К финалу спектакля эти чувства сменятся маской стоического безразличия и тотальным недоверием к окружающим, юноша замкнется в себе, понимая, что только так сможет оставаться в безопасности — его пылкому сердцу и уму придется подстроиться под обстановку и вынужденно замереть и замерзнуть, покрыться защитной ледяной корой.

В спектакле присутствует и женский персонаж, однако героиня Анастасии Чехи остается абстрактной: в афише она указана, как просто Женщина, являя собой некий абстрактный образ женщины в жизни главного героя (физически воплощенный в виде девушки Насти, ждущей его дома). Любопытно, что актриса ни разу не пересекает пространства белого квадрата, все время оставаясь и физически, и смыслово как бы на периферии. Впрочем, она взаимодействует с полярником: передает камеру, в остальное время закрепленную на крыше игрушечной машинки. Актер наводит камеру на себя, имитируя видеоблог, и его лицо крупным планом транслируется на заднике. Прием с использованием камеры и видеопроекции в театре далеко не нов, хотя в контексте этого спектакля можно предположить, что он должен создавать эффект документальности.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

В целом спектакль интересен по своему замыслу с точки зрения формы, хотя нельзя не признать, что многие решения не раскрываются в полной мере из-за сугубо технических аспектов. Музыка и звуковая партитура вообще — одна из наиболее сильных сторон спектакля, поскольку вставки с живым вокалом как нельзя лучше поддерживают динамику в ритме спектакля, а также формируют его структуру. Монотонный струнный звук выступает как некий камертон и вместе с тем на уровне ощущений довольно точно соотносится с монохромным пейзажем Южного полюса: только бескрайний снег, лед, ослепляющая белизна (или же чернота, в зависимости от времени года) и монотонное гудение в голове, которое незаметно превращается в нервную пульсацию крови в висках.

Спектакль вызывает щемящее чувство острой несправедливости и мысль: а возможно ли что-то изменить в этой застывшей в стагнации системе? Да и нужно ли? А если нужно, то кто способен с этим справиться? Практика показывает, что обычному живому человеку, пусть даже талантливому в своем деле и имеющему внутренний духовный потенциал, это не под силу. И все, что в конечном счете останется, это протяжная тоскливая баллада под гитару, раздающаяся над ослепительно белой сценой, как крик поморника над бескрайними льдами Антарктиды.