«Kurlmemo zeme» по повести Р. Литвиновой «Страна глухих».
Новый Рижский театр.
Режиссер Алвис Херманис

В прологе Чулпан, похожая на состарившегося мальчика с этой своей короткой стрижкой, в пиджаке оверсайз, сидит на стуле, словно нахохлившийся воробей, отрешенно глядит перед собой и шевелит губами. Словно пытается что-то произнести, или вспомнить забытые слова, или овладеть чужим языком. Последнее буквально так — Риту, героиню текста Ренаты Литвиновой, Чулпан Хаматова играет на латышском языке, который она выучила меньше чем за год. Иначе и быть не может, потому что речь о премьере Нового Рижского театра — спектакле Алвиса Херманиса «Kurlmemo zeme» — земля глухонемых? Земля беспамятных? Я тоже учу латышский, хотя и не так успешно, как Чулпан, и знаю, что буквальных переводов не существует. Во всяком случае, калька с названия давнего фильма Валерия Тодоровского «Страна глухих» точно не подходит.

Ч. Хаматова (Рита).
Фото — Jānis Deinats.

Кадры из этого памятного фильма — 1998 год, юные и талантливые Чулпан Хаматова и Дина Корзун! — сопровождают все действие и играют важную роль в режиссерской концепции постановки. Потому что Херманис решил не просто рассказать захватывающую историю о необычных проститутках и обычных бандитах, но дать возможность Рите увидеть ту историю сегодняшними глазами. Хаматова так и существует: отыгрывает прошлый сюжет обманутой любви и обретенной дружбы и — прощается с ним (а может и с жизнью вообще), пытается что-то понять. Безуспешно, как и все мы. И уже совершенно неважно, на каком языке она играет — важно как. Так, что глаз не оторвать и хочется плакать, когда она просто стоит сбоку, вжавшись в стену, и смотрит кино о своей собственной жизни. И мы вместе с ней. Захватывающее зрелище, надо сказать.

В сущности, и повесть Литвиновой, и фильм Тодоровского повествуют о двух мирах — женском и мужском. В мужском борются за власть и деньги, убивают друг друга и откровенно гордятся своей непохожестью на нормальный мир: да, мы такие, или принимайте нас и подчиняйтесь, или судьба ваша незавидна. В женском любят, жертвуют, до последнего верят в лучшее, пока однажды в руке не окажется острая бритва и не замаячит избавление от всех унижений и кромешной лжи. Миры эти такие разные, что пересекаются только формально. И хорошо — иначе одному точно несдобровать.

Ч. Хаматова (Рита), К. Крузе (Яя).
Фото — Jānis Deinats.

Напомним для тех, кто подзабыл сюжет: чистая и наивная Рита, в поисках денег для своего задолжавшего бандитам любовника, сближается с глухой девушкой Яей и держателем ресторана по прозвищу Свинья, тоже глухим и тоже бандитом. В рижском спектакле оба этих персонажа, как и незадачливый возлюбленный Риты Алеша, приобрели неожиданный европейский лоск и элегантность.

Яя в виртуозном исполнении Кристины Крузе вовсе непохожа на забитую девочку из интерната для глухих, потерявшую слух из-за побоев отчима. Она полна жизни, неотразима в своей мини-юбке и красных лаковых туфлях на огромной платформе, она танцует и настроена на радость. Когда она предлагает Рите заработать деньги самым известным и самым доступным способом и надевает на нее точно такие же туфли — сразу понятно, что эта платформа, приподнимающая девушек над землей, вовсе не приманка для клиентов, а способ возвыситься над реальностью и посмотреть на все сверху вниз. Яя счастливая: она полностью глухая и слышит только шум, похожий на морской прибой. Ни брани, ни крика, ни резких звуков вообще — что может быть лучше? Она романтик: копит деньги на поездку в страну глухих, где только пальмы, солнце и море. Взрывается она лишь однажды, когда понимает, что может потерять Риту — единственную привязанность и любовь. Потому что, как писала она в своем школьном дневнике, должен быть кто-то, кто ждет тебя под дождем. Даже под дождем.

Ч. Хаматова (Рита), К. Крузе (Яя).
Фото — Jānis Deinats.

Гунтарс Аболиньш в роли Свиньи похож на доброго папика, откровенно жалеющего начинающих жриц любви, он вовсе не страшный и не зловещий, как герой Максима Суханова в фильме, — актер откровенно комикует и снижает пафос, что важно для этого грустного и щемящего спектакля. А Томс Харьо — Алеша — и вовсе голливудский красавец, а не траченный жизнью игрок. Наверное, режиссер решил, что латышский зритель просто не поверит в чувства Риты, если ее избранник окажется таким же ничтожеством, как в фильме. Это был бы слишком русский вариант любовной истории.

Потертый диван и ворох старых газет — все, что нужно Херманису для того, чтобы в душераздирающих подробностях воспроизвести на сцене первый опыт грехопадения двух юных созданий. Я давно люблю его спектакли именно за ясность высказывания (он не любитель ребусов) и умение сказать много при минимуме выразительных средств. Чего стоят одни только аккорды, всего два-три, которые буквально выцарапывает Рита из старого пианино — как эхо навсегда ушедшей жизни со всеми ее былыми надеждами и переживаниями. Как примирение с неизбежной красотой окружающего мира и прощение всем. Очень нежный, лирический получился спектакль — и не склонная к бурным проявлениям чувств латышская публика это безошибочно считывает и чувствует.

Ч. Хаматова (Рита), Т. Харьо (Алеша).
Фото — Jānis Deinats.

Надо сказать, что как фильм, так и новый спектакль, имеют мало отношения к обжигающей и страшной прозе Литвиновой, из которой была заимствована история Риты. Она называется «Обладать и принадлежать („Страна глухих“). Разговоры, подробное описание многих дней, хроники, дневники, попытки, последние прощальные сцены. Посвящается Фаине, попавшей в рай за то, что умела так сильно любить до самой смерти своего Михаила». Вот фрагмент начала: «Ночью она не спала и смотрела в окошко, оттого всегда и простужалась, потому что дуло из щелей. Отсыпалась днем, а днем: все, как грязь, — звонки, кожа, город, если выглянуть, вся пыль видна на поверхности. Жить можно было только ночью».

Текст сродни прозе Петрушевской — по напряжению, притчевости, концентрации деталей и неожиданных поворотов — и ставить его так же трудно, как пьесы Петрушевской. Почему Тодоровский и предпочел рассказать всего лишь печальную историю о жертвах бандитских девяностых, а Херманис, неожиданно получив в свою труппу такую актрису, как Хаматова, решил показать ее сегодняшнюю в предлагаемых обстоятельствах. Позволил ей попрощаться с прошлым. Ведь для нее это очень личная история: в финале Рита надевает рыжий парик, как на экране, но до чего же она не похожа на ту девочку, которая вместе с героиней Дины Корзун идет по Новому Арбату! И где теперь Корзун: она вместе с мужем двинулась в обратном — по сравнению с волной эмиграции — направлении и вернулась в Россию, чтобы уберечь детей от тлетворного влияния запада. «Я полтора года не разговаривала с ней — мы теперь вряд ли поймем друг друга».

Ч. Хаматова (Рита), К. Крузе (Яя).
Фото — Jānis Deinats.

Снова вспомним блистательный текст Ренаты: «Рано-рано утром она уже была в Москве, но как после войны вернулась совсем не такая, какая уезжала». Все другие и все другое. Панорама Москвы, в фильме еще бедная, пустынная и продуваемая всеми ветрами, стала роскошной, кричащей о своем богатстве. Бандиты превратились в респектабельных господ. Чулпан живет в Риге и играет спектакль на латышском языке. «Nekad», — никогда — спокойно отвечает ее Рита на вопрос Яи о том, когда же они наконец попадут в вожделенную страну глухих. Но на экране уже не кадры фильма, а просто нежные женские руки. И в финале две женщины по-прежнему стоят, прижавшись друг к другу на авансцене, и посылают куда-то в пространство пасы руками — может, если их и не услышат, то увидят? И все-таки что-то поймут?