«Идиоты».
По одноименному фильму Ларса фон Триера с оригинальными новеллами В. Печейкина.
«Гоголь-центр».
Режиссер Кирилл Серебренников, художник Вера Мартынова.

«Идиоты» — первый спектакль, выпущенный Кириллом Серебренниковым в статусе художественного руководителя «Гоголь-центра», и часть стартовавшего в этом сезоне проекта, в рамках которого ставят киноремейки. Следуя веяниям европейской моды, в столичном «ГЦ» выпустили три спектакля, в основу которых легли киносценарии культовых режиссеров. Начали с «Братьев» (по «Рокко и его братья» Лукино Висконти) в переложении Алексея Мизгирева, закончили «Страхом» (по ремейку Райнера Вернера Фассбиндера «Страх съедает душу») в постановке Владислава Наставшева. Посередине — Ларс фон Триер и Кирилл Серебренников. Едва ли можно объяснить, зачем понадобились российскому режиссеру датчанин с его молодыми и эксцентричными сумасбродами с их агрессивным, но содержательным вопросом в адрес миролюбивого скандинавского общества 1990-х годов. Фона ради?

Конечно, не могли не привлечь манифест «Догмы 95» и прилагающийся к нему «Обет целомудрия» с запретами на иллюзорность, «авторство», красивость. Фон Триер в соответствии с заявленными десятью заповедями снял историю о сбившихся в стайку молодых людях, ищущих, освобождающих и развлекающих своих «внутренних идиотов», на натуре, без каких-либо технических эффектов, на ручную камеру. Без «понарошку». Даже сцена группового секса взаправду. Серебренников нашел всю эту историю соблазнительной для реализации на сцене и, чуть подкорректировав, перевел (минималистичные) принципы «Догмы» на язык театра: никаких искусственных декораций, звуковых или световых «художественных» эффектов, никакой имитации и никаких вознаграждений режиссеру. В программке от имени «Театральной догмы 13» режиссер клянется «руководствоваться всеми вышеперечисленными правилами, несмотря на общепринятые правила и традиции». Если судить художника по законам, им созданным, то спектакль обнаруживает множество нестыковок.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Рядом с вполне себе реальными офисной мебелью и массивной клеткой для арестованных в здании суда соседствуют столичная квартира и бассейн, которые лишь обозначаются белыми полосками на полу (привет «Догвилю»), а вода — голубыми мусорными пакетами. Судя по тому, что на поклон выходят все участники, артист Александр Горчилин остается целым и невредимым, несмотря на то, что его героя Пикселя избили до смерти. И не понятно, чьим тогда прахом расцвечивают водку на его поминках? Неужто обман? Зрители не дождутся и поразившей в свое время Каннский фестиваль групповухи (некоторые, может, только ради нее и пришли!).

Куда важнее нарушенных правил (в них, понятное дело, есть доля шутки-самосмейки, пиара) оказывается отсутствие мысли. Адаптировав сюжет фильма к московским реалиям, дополнив его злободневными этюдами (драматург Валерий Печейкин), авторы спектакля не заполнили его содержанием. Спектакль переполнен считываемыми на раз-два липкими образами, перекликающимися с нашей политической — и не только — действительностью, но из этой вереницы шаржей и карикатур смысл упорно не прорастает. Да, забавна первая сцена в суде, когда разворачивается абсурдистский диалог власти и человека. Идеолог и вдохновитель движения «Идиотов» Елисей (Андрей Кузичев) своими короткими ответами разбивает монотонность процесса, ломает слаженность формальной речи судьи. На финальную фразу «Подсудимый, садитесь!» он победоносно восклицает «Уже?». Понятно. Да, в истории про барышню, устроившую с двумя сообщниками представление в храме, угадываются прототипы всех задействованных персонажей. И даже можно посмеяться над тем, как оскорбленным верующим подсказывают правильные формулировки для обвинений. Нам даже разъяснили, как можно стать самым известным человеком в стране. Конечно, вторым после Того-кого-нельзя-называть. Нужно в попсовой галерее вылить на портрет Того-кого… кислоту. Срок и успех обеспечены. Жирную точку в этих нескучных историях ставит некая дама, которая отрицающему политические акции Елисею предлагает на выбор быть: доверенным лицом или звездой оппозиции. Тезисные планы развития событий идентичны — «книги, концерты, деньги». Но в первом варианте «много денег».

Оксана Фандера (Карина).
Фото — архив театра.

Все это броско и неинтересно. Не верится ни в эту мелочную действительность, ни в приемы, ее рисующие. Лучшее, что есть в спектакле, — о другом и по-другому. Удачными (и случайными?) сценами являются те, что отмечены самыми что ни на есть классическими театральными приемами. И те, где за провокационными аллюзиями вдруг проступают живые люди и их отношения. Собственно, на этом построен и фильм, из которого по существу потребительски вынули только приколы и эпатажность.

Лейтмотивом спектакля стала тема умирающего лебедя, не Чайковского, а Сен-Санса — его «Лебедя» из «Карнавала животных». Начнут ее задорно, с издевательского балета на коньках по раритетному паркету перед заинтересованным покупателем. Обыграют ее и в сцене с хищной заказчицей, готовой заплатить 20 миллионов евро за возможность вместе с друзьями станцевать «Лебединое озеро» на сцене Большого. Пронзительно та же лебединая тема прозвучит в лучшей сцене спектакля: религиозная фанатичка Маша поначалу неловко, спотыкаясь, а потом все лучше и увереннее станцует на пуантах свое признание в любви Пикселю (из искренних побуждений она придет ублажать калеку, а потом, разобравшись в обмане, проникнется к виновнику чувством). Эта сцена, сыгранная Ольгой Дробиной и Александром Горчилиным нежно и проникновенно, насквозь театральна. Лебединую тему завершат на поклонах: Оксана Фандера (именно она исполняет роль центральной героини, пришлой Карины) закружится в нехитрых па вместе с артистами с синдромом Дауна из «Театра Простодушных». Их присутствие как-то невыгодно оттеняет всю компанию от скуки дуркующих москвичей.

В фильме фон Триера переломной была сцена с брутальными байкерами и идиотиком, притворяющимся парализованным. В кульминационный момент, когда в туалете угрожающего вида мужики помогают парню справиться с его причиндалами, возникает неловкость. За шутника. Общество на поверку оказывается не таким уж глухим, искусственным и псевдотолерантным. В спектакле вся история напоминает номер из какой-нибудь «Нашей Раши». В конце комичной сцены «колясочник» зачем-то открывается уличным рабочим и вполне закономерно получает от них по полной. Когда выясняется, что он умер в больнице, становится грустно и за общество, и за качество российских «идиотов». И если поиски пресловутого «внутреннего идиота» можно назвать делом, то им занимаются как-то на заднем фоне, да и то лишь героиня Оксаны Фандеры, прислушивающаяся к своим переживаниям, и двое влюбленных. Прочие страдают фигней. Спасибо, достаточно.