«Люди и рыбы».
Derevo ArtHous и Хор Дурацкого при участии артистов Архангельского молодежного театра в рамках ХХХ Международного фестиваля уличных театров в Архангельске.
Режиссер Антон Адасинский, композитор Женя Клекотнева, художник по костюмам Елена Яровая.

Фестивалю уличных театров в Архангельске тридцать лет! Тридцать лет в дни, приуроченные ко Дню города, Молодежный театр Панова собирает грандиозную программу и неизменно наполняет город карнавальным настроением. Этому фестивалю все нипочем — бюрократические преграды, пандемийные ограничения, политические лабиринты, сложности логистики. Стихия театра на улице оказывается сильнее всяких преград, и сама рождает решения проблем самым удивительным образом. Вот не может фестиваль в последние два года пригласить хедлайнеров из Западной Европы, и на помощь приходят зажигательные колумбийские барабанщики AAINJAA, слушать которых приходит чуть не весь город. И отечественные художники не остаются в долгу — мемом фестиваля в этом году стал слон Миша Театра-улицы «Ларамбла», «Плохой театр» освоил уличный формат со спектаклем «Квадрат», а Молодежный театр Панова к вящей радости архангелогородцев запустил ремейк своего когда-то нашумевшего спектакля «Не любо — не слушай».

Сцена из спектакля.
Фото — Юлия Образцова.

Ключевым и завершающим событием стал созданный для юбилейного фестиваля и сыгранный всего один раз спектакль «Люди и рыбы» компании «Derevo ArtHouse» Антона Адасинского и Хора Дурацкого Жени Клекотневой при участии артистов Архангельского молодежного театра. О нем сговаривались давно, и корни его уходят в показ прошлого года. Тот спектакль Адасинского «Евангелие от Иеронима» был пронизан библейским настроением апокалипсиса и, казалось бы, бессмысленным поиском ответа на сущностные вопросы. Герои той философской притчи уходили в воды Северной Двины за смертью и одновременно за очищением.

«Люди и рыбы» отчасти продолжает эту тему — свободы в несвободе, разбитых надежд, гибели и возрождения. За относительность бытия отвечала история о Ное и всемирном потопе. С нее нередко начинается знакомство маленьких детей с Библией — множество зверушек, плавание на корабле открывает простор для фантазии, но безобидна она лишь в формате анимационных игр.

Так же, как и год назад, Антон Адасинский выбрал в качестве сценической площадки берег Северной Двины — практически так же, как древние греки выбирали места для своих театров. Театр в слиянии с природным ландшафтом вбирает в себя настроение, движение, звуки и запахи универсума. Северная Двина в этом смысле — кулиса фантастическая. Широкая могучая река — доминанта архангельского ландшафта и в качестве театральной декорации идеальна: ее зеркально-гладкая умиротворенность может смениться зыбкой рябью или бурлящей хмарью. Высокое июньское архангельское небо длит вечерние блики, натягивает неплотные облака и лишь ненадолго снисходит до белой ночи. Река широка так, что кажется, сливается с небом, и эта зеркально бликующая бесконечность и есть «задник» этого спектакля — своего рода портал, куда и в прошлом году и в этом утекают герои спектакля.

Сцена из спектакля.
Фото — Юлия Образцова.

Коллаборация Хора Дурацкого с его термоядерной исполнительской энергией, умением воодушевлять все вокруг, с философским складом артистов Антона Адасинского воплотилась в поразительном и единственном в своем роде симбиозе вокального и визуального. Промысловая оратория «Люди и рыбы» задумана как двухчастный спектакль и с точки зрелищности безупречен. Каждую из частей можно смотреть по отдельности. Но интрига такова, что после первой части очень хочется понять, чем же все кончится.

Первая часть задумана как спектакль-променад и в ней много шуток, веселых песен и один навязчивый рефрен, который после распевает полгорода. «Пора-по-парам» — месседж этой первой части. На вершине большой повозки возвышается бородатый Ной с указующим перстом на длинном шесте, подбирающий свою «команду». Повозку тянут могучие парни-архангелогородцы, которых как истинных бурлаков укладывает на остановках в живописные позы чудаковатый репинский дублер. Рядом идут шустрые морячки, строем фланируют блестящие рыбы, а из толпы по очереди выныривают пары зверей: бобров, жирафов, зайцев, косулей, львов, пчел.

Диковинные условные маски узнаваемы — высокие жирафы, ушастые зайцы, полосатые пчелы, гривастые львы. И у каждой пары животных — свой мотив, блестяще сочиненный Женей Клекотневой и исполненный рыбами Хора Дурацкого в расчете на подпевавающего и подтанцовывающего зрителя: «Бобр-добр», «Заяц-волк, шкурки мягкие как шелк», «Косули-красотули», «Жирафы — важные графы», «Ты не прав, лев, а теперь припев: лев, лев, лев». Сама Женя Клекотнева и Антон Адасинский — в роли демиургов на повозке, за которой следует большая толпа зверей и людей. Кавалькада напоминает грандиозное шествие в преддверии большого события — оно случается на берегу Северной Двины на следующий день и лишено всякого оптимизма.

Сцена из спектакля.
Фото — Пётр Зуёк.

Жанр оратории сохранен — вторая часть в силу протяженности площадки звучит иначе, но не менее впечатляюще. Трагедия Ноя разворачивается на берегу Северной Двины в лучах медленно заходящего солнца. Хор рыб в отдалении с гарнитурными микрофонами обрамляет действие своим почти непрерывным вокальным сопровождением. Он в роли древнегреческого хора — наблюдателя, комментатора и… сочувствующего людям персонажа. Их синие плащи, трепещущие на ветру блестящие маски-хвосты — яркий образ сплоченной и в чем-то даже элегантной стаи. История Ноя приобретает апокалиптические черты: выбранные им для спасения гибнут один за другим — то в граничащем с безумием танце, то пластаясь на песке, то в борьбе с ветром.

Выстроенный на берегу остов ковчега покрывает едкий дым (был бы и огонь, если бы не требования безопасности). Дети Ноя обречены — «ад пуст, все бесы здесь» звучало в «Евангелии от Иеронима» и продолжает звучать в «Людях и рыбах»: «За этой дивной ночью не придет день. Не будет света, не будет солнца, будет плач и тень» — поет хор, а двуногие тем временем бросаются на рыб, стремятся разрушить их ровный строй. Музыкальные темы выразительно конфликтуют друг с другом — залихватский «людской» рэп с хрипотцой о способах выгодно жить противостоит певучести и прозрачности звучания рыб-нестяжателей, фольклорные мотивы зеркалят почти духовные песнопения.

Призыв демиурга в белом — в его роли сам Антон Адасинский — прозрачен: пороки проросли глубоко и стали всеобъемлющи, потоп должен смыть всех людей и нет времени разбираться, кто плох, кто хорош. Вся скверна мира, воры и трусы, деньги и власть — все это должно отправиться на дно. Главное, чтобы было тихо и чисто, как в начале начал, а в следующий раз, может быть, мирозданию удастся сотворить что-то лучшее. Ной отправляется в воды вечной Реки — поднявшаяся из воды рыба несет его в неизвестность. Ему, безгрешному, не удалось найти себе спутников.

Сцена из спектакля.
Фото — Пётр Зуёк.

Удивительна в этом спектакле его срепетированность и одновременно импровизационная природа. Мизансцены на большом песчаном пространстве расходятся сферическими кругами. Конфликт проявлен буквально в жестком противостоянии рыб, оберегающих подступы к реке и тщетно ищущих спасения людей.

Уже после поклонов хор Дурацкого и Антон Адасинский исполняют финальное соло с очевидным посылом — человек не замечает уходящего времени в коконе своего мнимого благополучия и добропорядочности. И его задуманная смерть может оказаться «жизнью длинною в день».

Мистериальная природа спектакля словно бы предполагала не один финал. Их множественность — в духе философской трактовки любой притчи, и публика, щедро отблагодарившая исполнителей аплодисментами, не спешила расходиться. Она была вознаграждена еще одним финалом-импровизацией, который стал отдельным спектаклем и символом последнего вечера фестиваля.

Достав спрятанную гитару, Антон Адасинский исполнил свой неувядающий хит давних времен. В закатном солнце, после такого безысходного действа, на берегу этой самой реки, крик-призыв-мольба улетали к горизонту как единственная надежда человечества:

Где конец у реки? В море.
Что любовь бережет? Горе.
А дорогая какая? Поле.
Кем я стану?..