«Чайка по имени…». Б. Константинов (по мотивам повести Р. Баха).
Театр кукол им. С. В. Образцова.
Режиссер Борис Константинов, художник Александра Громова.

Философскую повесть-притчу Ричарда Баха часто ставят в любительских театрах, на профессиональной же сцене произведение встречается довольно редко. При всей популярности книги среди читателей такое вполне закономерно — материал слабоват с художественной точки зрения. Образы писателя весьма поверхностны, схематичны. «Чайка по имени Джонатан Ливингстон» построена на одной метафоре, растянутой на весь текст.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Режиссер Борис Константинов отходит от оригинальной фабулы. В основе «Чайки по имени…» — его собственная пьеса, действие которой перенесено в психиатрическую больницу «Дальние Скалы». Главный герой — пациент, считающий себя чайкой. Врачи проводят уже двадцать пятый сеанс электросудорожной терапии — той самой, которая в массовом сознании ассоциируется с карательной психиатрией времен СССР. Но этот метод не дает никаких результатов. Больной с еще большим упорством твердит об идеальной технике полета.

«Чайка по имени…» — третий спектакль, поставленный в арт-клубе, новом камерном экспериментальном пространстве Театра Образцова. В боковой части сцены — полупрозрачные стеклянные блоки, отсылающие к советским медучреждениям (художник Александра Громова). Палата главного героя не отрезана от всего мира. С одной стороны через блоки проглядывает солнце во время заката, с другой — видны силуэты докторов, проводящих терапию в соседней палате. Во время лечения на сцену выкатывают жутковатые аппараты со множеством маленьких кнопок, диаграммой в виде спидометра и рычагом. Голову пациента с помощью электродов подключают к специальному шлему. Все эти детали создают атмосферу хоррора, действие которого — типично для жанра — происходит в лечебнице для душевнобольных.

От сцены до последнего зрительского ряда под потолком тянутся, точно гирлянды, белые короткие шторки. Все мы, здесь собравшиеся, «немного чайки».

Визуальная часть содержит и другие «птичьи» элементы: на одной из ног главного героя — лапа чайки, на завтрак подают отварное яйцо, из медицинской «утки» персонал высыпает перья. Это лишает действие бытовизма, подчеркивает его условность. Сошел с ума пациент или он и в самом деле чайка — совершенно неважно в контексте спектакля. Создателей интересует природа свободы личности, ее стремление уйти от пустого существования.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

В сцены жизни в психиатрической больнице режиссер умело встраивает эпизоды-видения, некие флешбэки, повторяющие основные события повести. Все они выполнены средствами театра кукол. Первый такой эпизод — появление чайки на свет. Многослойный халат доктора Ченга разворачивают так, что он становится небольшой ширмой. В один из рукавов просовывается большая голова чайки. Появляется яйцо, а затем — кукла маленького птенчика. На контрасте с крохой становится понятно, что халат рядом с ним — это большое тело его матери. Птенец с самого юного возраста, едва вылупившись из яйца, учится трюкам, падает на пол, но пробует и пробует снова.

В одной из сцен на главного героя (Адиль-Искендер) надевают голову чайки. Рядом с ним возникает много точно таких же одинаковых голов. Это стая, недовольная тем, что один из них решил жить иначе, чем другие. Они принимают решение изгнать его. Чайки уходят, снимают птичью голову с главного героя и забирают ее с собой. Этот жест — красивый знак индивидуальности летчика.

По реакциям Адиля-Искендера понятно, что все эти, казалось бы, болезненные истории — на деле не более, чем лента воспоминаний. На его лице нет ни тени обиды или негодования. С мудростью перенося испытание одиночеством, он продолжает думать лишь о полете.

Адиль-Искендер создает героя, глубоко погруженного в свои мысли. Он — восточный созерцатель со своей философией, находящийся в гармонии с самим собой. Ко всему, что делают с ним в клинике, он относится с позиции наблюдателя. Вряд ли он не понимает, что именно происходит вокруг. Испытав счастье истинного полета, он с принятием относится к сеансам терапии. Полет — это обретение внутренней свободы.

Розовая чайка (Эвелина Исламова) — единственный персонаж, не осудивший главного героя. Их нежная, бессловесная история любви, которой не было в оригинальном произведении, пожалуй, единственный луч света в биографии пациента. Добавляя дополнительную линию в свой спектакль, Константинов делает своего героя более живым, тогда как у Баха он — практически неземное существо.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Исполнитель главной роли Адиль-Искендер — пожилой артист, принятый в труппу в 1972 году. Много лет он играл еще при Сергее Образцове, сейчас же практически не задействован в репертуаре. Другие роли исполняют совсем молодые актеры, выпустившиеся из театрального института всего несколько лет назад. Решение объединить на одной сцене профессионала, человека с огромным опытом, и молодежь, только начинающую свой путь, добавляет спектаклю дополнительный и очень важный смысл. Главный герой «Чайки по имени…» тоже является своего рода учителем, наставником в вопросе «полетов».

Но он не единственный пациент клиники. Сцены с персонажем, обозначенным в программке как «пациент без руки» (Донат Гильманшин), выбиваются из общего фарсового стиля спектакля. При первом своем появлении этот пациент исполняет сентиментальную балладу. Не совсем понятно, высмеивают ли героя таким образом, или, наоборот, предлагают прочувствовать всю степень страдания от невозможности взлететь… Летчик, игнорируя физическую особенность обратившегося к нему за советом человека, c абсолютным спокойствием утверждает, что тот тоже может летать. И действительно — сразу после жизнеутверждающего разговора второй пациент пробегает по сцене, имитируя полет птицы.

Все актеры, за исключением Адиля-Искендера, существуют на сцене гротескно и движутся механически. У каждого есть свое движение или жест. Так, например, медсестра Алии Гаттаровой активно двигает бедрами при ходьбе, а главный врач в исполнении Ильи Обухова часто изображает искусственную, «марионеточную» улыбку, за которой нет настоящих эмоций.

Доктор Ченг не заботится о судьбе подопечного своей клиники. Каждая новая неудача, кажется, воспринимается им как вызов. Чем сложнее случай, тем большей сенсацией станет излечение. Слава — единственное, что волнует Ченга. Услышав от больного фразу «у меня получилось», он без контекста воспринимает ее как слова о том, что долгое лечение начало приносить плоды. «У нас получилось», — гордым, уверенным тоном заявляет он в ответ, радуясь совершенному открытию. В этом и есть трагизм спектакля — человека лишают индивидуальности и права выбора во имя медицинского эксперимента.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Внешне доктор Ченг напоминает злодея из какого-нибудь супергеройского комикса. На нем круглые очки с глазами как у птицы. Под носом — нарисованные тонкие усы, делающие зловещую улыбку комичной.

У доктора Ченга есть помощник — доктор Райт (Руслан Васильев). Он нарушает установленные в клинике правила и тоже приходит к летчику поговорить. Райт замечает, что пациенту на самом деле не нужно никакое лечение, всячески поддерживает его поиски и предупреждает о возможной опасности следующей операции. Его герой не признается открыто, что и сам мечтает научиться летать.

Почти вся команда медицинского персонала (кроме уже названного доктора Райта) — подчиненные доктора Ченга. Медсестра в исполнении Алии Гаттаровой сопровождает главного героя, находящегося в инвалидной коляске, и уговаривает его хоть немного поесть. Задача медбрата в исполнении Владислава Камышникова — уход за пациентом. На протяжении спектакля он только опустошает медицинское судно. У героев Эвелины Исмаиловой и Доната Гильманшина менее функциональные роли. Решение не участвовать в двадцать шестом сеансе электросудорожной терапии — настоящий бунт «маленьких людей» против стирания личности человека.

Доктор Ченг до последнего стоит на своем. Он проводит последнюю попытку лечения, но теперь уже в одиночестве — он быстро нажимает на многочисленные кнопки, но стоит ему приблизиться к рычагу, как доктор Райт все выключает. Череда таких попыток приводит к краху всей системы. Происходит слом героя — на лице главного доктора смесь отчаяния, непонимания и злобы. «Ты тоже немного чайка», — с гордостью в голосе обращается к нему пациент.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Интересно, что в Москве за небольшой промежуток времени вышло сразу несколько постановок, где медицинское вмешательство происходит против воли того живого существа, к которому оно применяется. Надя Кубайлат поставила «Франкенштейна» по роману Мэри Шелли в «Среде 21», Антон Федоров — «Собачье сердце» в МТЮЗе. И там, и там герой — жертва эксперимента. Он разрушает все вокруг, но в то же время вызывает жалость своей беспомощностью перед миром, где ему нет места.

Летчик из «Чайки по имени…» обладает огромной внутренней силой. Он уже осознал свое предназначение и готов проповедовать идею: в каждом человеке есть потенциал для полета. После «Франкенштейна» и «Собачьего сердца» как-то невольно возникает мысль — может быть, человек все-таки способен на противостояние? Может быть, есть что-то большее, чем тот, кто хочет принимать все решения за него?