На исходе зимы Канский драматический театр простился с замечательным, актером Владимиром Ивановым. 26 февраля он готовился сыграть заветную свою роль в мистической клоунаде «Счастливые люди или мертвые души?», но вместо спектакля состоялась панихида. Коллеги, друзья, соседи и благодарные зрители принесли любимому артисту столько цветов, сколько Владимир Ильич не получал никогда при жизни. 12 января этого високосного года ему исполнилось 57 лет. За окном шел снег, и Владимир Ильич напевал евтушенковское «Жить и жить бы на свете, да, наверно, нельзя». Он серьезно болел, но несерьезно относился к здоровью.

Говорят, в детстве Иванов был хулиганом, изобретательным по части проделок и розыгрышей, оттого привлекал всеобщее внимание и снискал прозвище «Вовка-артист». Родился он в Улан-Удэ, а школу окончил в Новосибирске и мечтал поступить в театральное училище на курс легендарного мастера Любови Борисовны Борисовой. Не случилось. Владимир Иванов получил диплом ЛГИТМиКа в 1982 году, и начались его странствия. Примерным поведением, возможно, как и в школе, — не отличался, потому не задерживался ни в одной труппе, менял города. В Канский театр поступал дважды. Сначала в 1994 году, проработав только один сезон, но успев за этот срок встретить свою любовь — актрису Ольгу Асауленко. Вместо свадебного путешествия молодожены отправились в Новосибирск, чтобы дать хорошее художественное образование Рафаэлю, сыну Ольги, которого Иванов принял как родного. В новосибирских театрах их не ждали, супруги работали не по специальности, где придется. Истосковались по сцене. В 2001-м вернулись в Канск, где бессменный главный режиссер Андрей Луканин сразу занял их в текущем репертуаре. Владимир Ильич играл Тартюфа в комедии Мольера, Анучкина в «Женитьбе» Гоголя, Акима в «Сне о белых горах» Астафьева. В Канске, как в любом другом маленьком городе, спектаклей каждый сезон выпускалось много, и гастролировали по Красноярскому краю непрерывно…

Владимира Иванова я впервые увидела года четыре назад в премьере «Антигоны» Жана Ануя. В белом халате медбрата, с собачьим ошейником на шее и с болтавшимся на груди поводком он играл прислужника Креонта. Этому персонажу, придуманному режиссером Адгуром Кове, не полагалось текста, тем не менее его бессловесное постоянное присутствие словно разреживало воздух, забирало кислород. Иванов точно отмерял движения, не допуская ни одного лишнего жеста, ни тени эмоций на лице, и глаза его светились инфернальным холодом.

Успех той премьеры всех в труппе окрылил. Когда отшумели аплодисменты, мы долго обсуждали и рассуждали. Владимир Ильич, оказавшийся, конечно же, вовсе не исчадием ада, а, напротив, романтиком театра, ударился в воспоминания о заслугах Канской драмы. Размахивал руками, будто крыльями ветряной мельницы — так его распирала гордость за свою труппу. Иванов рассказывал о том, как играл в «Отелло» Романа Феодори, как Геннадий Тростянецкий собирал документальный спектакль «Жители города К»: «Вы же видели, Ирина, как принимали „Жителей“ на „Ново-Сибирском транзите“»? А здесь, в Канске, зрителям они совсем не нравились. Людям неприятно видеть себя со стороны. А я отношусь к себе объективно. Пусть я не самый гениальный артист, но на что-то гожусь?" Смеялся, запоздало спохватываясь, что широко улыбаться не следует. Он стеснялся отсутствия передних зубов, обещал: «Я за себя возьмусь, вот только сезон закончится».

На открытии следующего сезона Владимир Ильич сыграл в премьере «Настя, или Происшествие, которого никто не заметил» по пьесе Александра Володина. Как все участники — нескольких персонажей. Не укрупнял свои эпизоды, безупречно держал стремительный темп. Режиссер Тимур Насиров разглядел в нем постаревшего Маленького принца, повышенную восприимчивость и трепетность, и отправил бегать по сцене в старомодном пальто с новогодней елочкой, чудить. Возраст «за 50» сам по себе не страшен, но имеет отвратительное свойство лишать человека внешней привлекательности, не давая еще обаяния стариковской мудрости, степенности. Актер в этом возрасте либо старается молодиться, либо искусственно «состаривается». Иванов, как мне кажется, ни о чем подобном не думал, и правильно делал: в его беззубой улыбке содержалось столько неизбывной детскости, открытости, задумчивости, уязвимости, сколько нарочно не сымитировать. Его качества отменно взаимодействовали с драматургией Володина.

Начало следующего сезона в Канском театре омрачили массовые увольнения, труппу по разным причинам покинула почти половина артистов. И репертуар резко сократился — в нем больше не значились ни «Антигона», ни «Настя». Владимира Ильича это обстоятельство не просто удручило, а подстегнуло работать еще упорнее, держаться за профессию. Он давно уже воспринимал театр как второй дом, Канск — как родину. Доставшаяся ему роль подкаблучника Мурашкина в новом спектакле «Счастливые люди или мертвые души?», композиции из рассказов Чехова, дала повод высказаться в полный рост. Сам спектакль вышел оголтело эклектичным. Но настоящий артист всегда найдет что, как и о чем играть. Иванов, выстроивший роль на основе монолога «О вреде табака», вдруг выдал негромкую, но мощную исповедь. Мне в костюмерном цехе рассказали, как сшили ему костюм из дорогого шерстяного сукна. Артист, примеряя, признавался, что никогда такого идеального изделия не носил. А потом тот костюм нарочно топтали, мяли, рвали, чтобы выглядел до предела поношенным. Владимира Иванова сама судьба мяла и рвала, но он, будучи всегда очень худым, с огромными голубыми глазами, держал спину ровно, плечи — расправленными. Не сминался. Так и ушел, с гордо выпрямленной спиной.