«Последние дни Базарова». По роману И. С. Тургенева «Отцы и дети».
Театр на Спасской (Кировский ТЮЗ).
Постановка, инсценировка, пространство Кирилла Заборихина.

Сюжет «Отцов и детей» в спектакле Театра на Спасской рассказывается с конца — с момента заражения и болезни Евгения Базарова. Но «Последние дни Базарова» — это не столько пространство болезни, сколько территория сна, в котором может сбиваться порядок событий и соотношение важного и неважного для того, кто этот сон смотрит. Поэтому на первый план в сновидении-ретроспективе выходит главное для героя переживание — встреча с любовью, заставляющей пересмотреть не только свою теорию, но и всю прошлую жизнь.

Э. Макарян (Базаров).
Фото — архив театра.

Спектакль родился по итогам режиссерской лаборатории «Избранное», темой которой в 2023 году была школьная классика. Режиссер Кирилл Заборихин пошел по пути создания в спектакле иллюзорного мира, который нужен словно бы для того, чтобы преодолеть реальность, где есть болезни и смерть.

Начинается спектакль с обращения актеров к зрителям еще перед закрытым красным занавесом. Через этот прием с самого начала происходит «вскрытие» театральной иллюзии, и в то же время это — некая подготовка к восприятию этой самой иллюзии. В том числе звучит, например, совет оценить музыку и декорации — как небольшая инструкция по восприятию современного спектакля.

Сценография многое решает в этом спектакле: здесь есть на что засмотреться, несмотря на лаконичность. Пустое темное пространство с тремя рядами пшеничных колосьев — это мир сна, где проступают из памяти люди, которых встречал молодой нигилист Евгений Базаров (Эдуард Макарян), слышатся неясные разговоры и отзвуки, мелькают порой странные картины. Здесь смешиваются реальность и фантазии. Словно по узким коридорам жизни, в которых застроен путь каждого, бродят персонажи тургеневской истории. Сквозь ряды этих колосьев, аккуратно приподнимая пышную юбку, выходит, словно выносит себя, на сцену Анна Сергеевна Одинцова (Марианна Узун), перепрыгивает их, по-мальчишески высоко поднимая ноги, Аркадий Кирсанов (Ренат Габдуллин).

Среди пшеничных колосьев у героев происходят встреча с любовью и встреча со смертью — все они будто заблудились в сказочном лесу. Но тут же вспоминается и притча про пшеничное зерно, которое только павши в землю, погибнув, принесет много плода — а иначе останется одно, и жизнь не продолжится. И символика зерна вообще — как воплощения силы жизни, возрождающейся от смерти.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

В первых сценах Базарову хуже и хуже, он заражен тифом и понимает, что смерть близка: сворачивается, скукоживается, ложится у кресла на полу, под операционной лампой. Евгений весь в черном: рубашка, брюки и современная прическа (хвостик, скрученный в шишечку на затылке) дополняют образ модного молодого человека с прогрессивными идеями. Аркадий кажется его полной противоположностью: кудрявый, в объемном вязаном свитере, он с романтичным видом собирает колоски — домашний, «ручной» и по-детски наивный.

Тема, которая выходит в спектакле на первый план, — любовь. Любовь мужчины и женщины и любовь родителей к детям. Поначалу любовь мужчины и женщины предстает в спектакле как поединок двух начал. За длинным столом, покрытым простой белой скатертью, происходит борьба словесная — спор между Одинцовой и Базаровым. Позже беседа о счастье оборачивается в почти акробатический этюд: Анна Сергеевна взбирается на спинку кресла, на котором сидит Базаров, балансирует над ним и в конце концов садится к нему на колени. Он уносит ее в темноту на своем плече — этот пластический рисунок еще не раз повторится, — но прежде она сама берет власть над ним. И он оказывается неспособен сопротивляться этой силе — очень уместна оказывается прозвучавшая в спектакле испанская поговорка о том, что мужчина должен быть связан. Базаров носит на плече Одинцову, как ценную скульптуру — прочную, но хрупкую композицию, которую можно сломать по неосторожности. И Кирсанов выносит свою Катю (Мария Макарова) в этой же позе, подхватив ее на плечо, — действует, видимо, по примеру товарища, и в спектакле появляется зеркальное отражение первой пары.

М. Узун (Одинцова).
Фото — архив театра.

Интересно, что отец Базарова (Григорий Бессонов) носит свою жену на руках. В этом видится трансформация любви молодой в любовь зрелую. Эта пара в спектакле — представители старшего поколения, возраст обозначен белым гримом на лице и белизной в волосах. Любовь родителей к сыну — то непреходящее, что живет вопреки всему и никогда не перестает. В прологе — обращении к зрителям актриса, исполняющая роль матери (Ольга Чаузова), вспоминает вопрос, которым задается ее героиня где-то, кажется, «на 261-й странице романа»: «Щи или борщ?» В прологе он звучит почти иронично, как хрестоматийная приевшаяся цитата, но когда с этим вопросом она идет к мужу («как бы узнать, что желает их сын к обеду?»), эти слова звучат совсем иначе. В этой бытовой, даже парадоксальной детали скрывается столько любви, о которой, как известно, в словах не говорят.

Еще одна тема, или, вернее сказать, возникающее в спектакле настроение — осознание хрупкости жизни. Символом этой хрупкости становится сервиз, который вдруг опускается сверху, словно из параллельного пространства. Аккуратные чашечки с цветочным узором зависают в воздухе и напоминают об уходящем в небытие прошлом. Сегодня мы уже отвыкли пить чай из сервизов, а раньше наши бабушки доставали такие сервизы только по праздникам. И пусть сейчас они никому не нужны, но именно они хранят память о любви и семье.

Конфликт «отцов и детей» и борьба идей в спектакле уходят на второй план, оставляя тему протеста молодости. В момент, когда в многоголосии спора звучат слова о том, какова нынешняя молодежь и какие «наши наследники», Базаров встает, достает пистолет и стреляет несколько раз в пустоту. Эти выстрелы — как бессильный протест: он один против всех, но стреляет в темное пустое пространство, словно бросает вызов миропорядку. К этому демонстративному протесту присоединяется музыка — заглушающая, словно скрадывающая боль (композитор Андрей Шошкин). В звучании современного почти речитатива в песне можно расслышать слова о том, что «догорает мой дом», и кажется, в нем сгорает все и вся. Эта мелодия повторится в спектакле и в сцене ухода Базарова.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Возникает в спектакле и вопрос о предназначении человека, которым задается молодой герой. На вопрос «нужен ли я России?» ответ напрашивается сам собой и звучит трагически, очень современно — «не нужен». К очевидному ответу герой приходит на пороге смерти: сколько бы ни было задач и высоких целей, все оказывается временным, не самым главным. А нужен оказываешься только родителям, которые подхватывают своего сына даже перед падением в бездну — когда поднимается занавес, открывающий пустоту. Работа с занавесом продолжает прием открытой театральности: есть еще и гримировальный столик в глубине сцены, за которым готовится к выходу актриса; белое платье и туфли, ждущие своей сцены; и вентилятор, который вовремя «стреляет». Во время разговора Одинцова вдруг скажет: «Отворите окно, мне душно». И Базаров тут же включает вентилятор — на актрису начинает дуть воздух, и она демонстративно распускает волосы, развевающиеся, как на фотосессии.

Сцена прощания каждого персонажа с Базаровым происходит за столом, как и многие ключевые сцены спектакля. Герои по очереди выходят и садятся на противоположном конце стола, как садились, наверное, много раз в жизни. Приходят, садятся и молчат — только смотрят друг на друга. Теперь между ними длинное белое пространство, похожее на дорогу, по центру которой лежит подстреленная черная птица. А справа, с краю сцены — чучело чайки. Оно, как и другие предметы, давно на сцене, но только в сцене прощания Одинцовой с Базаровым вдруг замечаешь, что Анна Сергеевна сама похожа на эту белую птицу (неожиданные чеховские мотивы!). В белой мохнатой накидке, словно оперившись, она проходит по коридорам между рядами колосьев, которые в финале поднимаются вверх и открывают полную пустоту. Прощание с Одинцовой — это прощание с самой жизнью и ее смыслом: «Дуньте на умирающую лампаду, и пусть она погаснет. Теперь темнота». Занавес опускается перед Базаровым, который порывается сделать шаг за границу сценического пространства. Границу уже не перейти — спектакль окончен.

М. Узун (Одинцова), Э. Макарян (Базаров).
Фото — архив театра.

В самом начале, в прологе, актеры напутствовали зрителей на размышления: не забывать своих родителей, беречь друг друга. И было еще одно, пожалуй, главное для этого спектакля — «не пытаться понять головой, а почувствовать эту историю». И это действительно получается сделать через метафорические образы, которые созданы в сценографии и воплощены в актерских работах.