«Счастье мое». А. Червинский.
Театр им. Ленсовета.
Режиссер Андрей Сидельников, художник Дмитрий Разумов.

Время такое — ревизия базовых гуманитарных ценностей. В том числе драматургических.

Где-то, говорят, поставили «Утиную охоту», в финале которой Зилов не стреляется, а возвращается к Галине для постройки крепко-скрепной семьи.

Сама видела «Варшавскую мелодию» с отчетливым намеком на завершение истории Гелены и Виктора близким хеппи-эндом.

И. Санников (Семён), Т. Трудова (Виктория).
Фото — Юлия Смелкина.

А теперь выпало мне на долю посмотреть «Счастье мое», в котором Виктория и Сенечка со всей очевидностью прожили долгую жизнь, состарились — и вот вспоминают свою молодую встречу. Их непотухшая любовь в старости явлена нам прологом, когда древний седой матрос (почему до сих пор матрос — не поняла) окликает нелепую длинноносую старушку (почему длинноносую — тоже не поняла). Они обнимаются и, ласково гладя друг друга по седым космам съехавших париков, рассказывают первую ремарку пьесы. Про то, как шли морозной зимой морячок Сеня и освобожденная старшая пионервожатая Виктория — дочка репрессированного отца, сподвижника Тухачевского, решившая родить от кого угодно доченьку, чтобы продолжить жизнь своих папы и мамы и свое собственное сияние, поскольку есть у Вики, как ей кажется, такая способность — внезапно сверкнуть, несмотря на свою послевоенную непривлекательность и диагностированное малокровие… Тем более надо торопиться родить, и она затаскивает к себе Семена, поскольку ее подружка Анечка ушла танцевать и гулять с боцманом…

Мелодраму, написанную на исходе застоя, когда важно было прокричать «Мы будем!» от лица репрессированного социального слоя, оставшегося в меньшинстве, задавленного конформистскими Сенечками и Викторами образца 1946/1947, ставят и ставят. Переклички пьес и их конфликтов кажутся неслучайными: в «Варшавской мелодии» лейтмотивом идет песня Гелены, у Червинского — вальс «Счастье мое», и там и там мужчина предпочитает любви карьеру…

Т. Трудова (Виктория).
Фото — Юлия Смелкина.

В Петербурге, кажется, идут аж четыре «Счастья», а когда-то самое первое ставил в МДТ Евгений Арье, а играли в нем Наталья Акимова (вот уж светилась так светилась девочка-щепка, вот уж где была идея жизни, прорывающейся, продирающейся, несмотря ни на что, ни на какие смерти, войны, катаклизмы, малокровие и исторические обстоятельства: «Мы будем!») и дебютант Петр Семак (это был обыкновенный и недалекий тугодум Семен, которому завтра решать судьбы мира. Затянут формой, а внутренне аморфен).

Теперь вот смотрим неизвестно для чего вытащенную на поверхность лав стори, выполненную в шаблонных режиссерских приемах. В начале, ясное дело, старик и старуха обернутся молодыми Викторией и Сенечкой, пройдут весь сюжет и в конце отпустят нас с уверенностью, что Семен вернется, и они с Викторией проживут длинный ряд дней, до состояния патлатых седых стариков. Актеры Иван Санников и Татьяна Трудова финалят роли счастливыми лицами и полными надежды глазами. Любовь пришла, любовь есть, любовь побеждает, «любовь есть бог» — как пишет на школьной доске Оскар Борисович. «Когда все плохое остается позади — впереди только хорошее». Режиссер Андрей Сидельников согласен с основным тезисом Виктории.

Всегда казалось, что в этой не самой великой пьесе, нашему «сегодня» ничего не транслирующей, если и есть смыслы, то они — не про любовь, а про компромисс и два способа жить. В ней встречаются двое из разных социальных слоев, из очень разных детских — и одна свободна, живет как дышит и суть жизни видит в самой жизни (всегда казалось, это и есть Виктория), а другой загнан в прокрустово ложе запланированной карьеры, которой не должно и не может ничего помешать, это его шанс снять клеймо и стыд: отец Сени — баптист.

Е. Филатов (Оскар Борисович), Т. Трудова (Виктория).
Фото — Юлия Смелкина.

В спектакле Ленсовета все наоборот. Виктория-Трудова не сверкает никаким внутренним светом жизни, никакая она не девочка из хорошей семьи, разрушенной репрессиями и войной. Это тусклое существо, несвободное, сутулое, одержимое некой рациональной идеей — родить, и воплощающей этот план хозяйственно, последовательно, ответственно и хмуровато. А Сенечка-Санников как раз искренний такой, живой парень, который влюбился и никак не понимает, чего от него хотят. И любит он, дурачок, Викторию искренне, и жениться на ней хочет искренне… И, как мы уже знаем из финала, — женится в итоге и доживет до старости.

Но история, написанная Червинским, не может состояться, если курсант школы торговых представителей, красавец Семен зимней ночью неустроенного 1947 года не встретит существо необыкновенное, а через семь месяцев не совершит предательство. Потому что между Викторией и Сеней встанет донос. Невеста морячка и подруга Вики Анечка написала куда следует, что Виктория устроила из школы дом свиданий, точно указала дату, и из-за этого доноса умерла Лидочка Ивановна — директор школы и самое близкое Виктории человеческое существо. В спектакле же все сыграно так, что донос, в общем, ничего не решает для Виктории, Семена и их светлого взгляда в будущее.

Поначалу актеры страшно наигрывают, темпераментно изображают а) холод, б) скованность, в) озабоченность правильным исполнением мизансцен, г) печаль, недовольство, тревогу, радость, робость и прочий спектр чувств, присущих героям. Режиссер сопровождает показ этих несложных эмоций несвежими визуальными образами. Так, сцена соблазнения обозначена надкусыванием яблока, которое Виктория, аки Ева, многозначительно протягивает Сенечке, аки Адаму, а на словах Виктории, что у него в руках будет весь мир, Семен, конечно же, крутит в этих самых руках светящийся глобус.

Е. Филатов (Оскар Борисович), И. Перелыгина-Владимирова (Лидия Ивановна).
Фото — Юлия Смелкина.

В спектакле есть еще два персонажа — директор школы Лидия Ивановна (Инесса Перелыгина-Владимирова) и милый пожилой учитель Оскар Борисович, тихо влюбленный в Вику и даже зарегистрировавший с ней брак, чтобы ребенок не родился без отца (Вика подготовилась к зачатию). Оскар в спектаклях почти никогда не удается, даже Владимир Осипчук в МДТ как-то сомнительно выглядел в этой возрастной роли, а вот Евгению Филатову роль удалась — и что бы прекрасному Филатову ее, несложную, не сыграть? Смущенная комическая молчаливость, невыговоренность, смешная любовь (каждую ночь Вика наливает кому-то молоко, а он выливает утром содержимое в фикус, чтобы Виктория думала, будто она не одна и с ней в комнате кто-то живой, например, мышь) — все это делает Оскара в валенках и пуховом платке крест-накрест теплым центром композиции.

Чего не скажешь о вещающей не своим голосом Лидочке-Перелыгиной-Владимировой. Советская учительница Лидочка Ивановна настолько «из бывших», что ходит в черном «чеховском» платье и широкополой шляпе, как у Маши Прозоровой (это именно оживший портрет, как указано в ремарке, но состарившийся). Но громыхает, резонерствует и выпускает пар она не как Маша, а как Змеюкина. И гневается, как Мерчуткина…

Т. Трудова (Виктория), И. Санников (Семён).
Фото — Юлия Смелкина.

В результате того, что мотивы не разобраны, а герои малообаятельны, мы смотрим историю про хорошего матроса и тугую необаятельную девицу, провернувшую интригу, буквально идущую к намеченной цели через все. Девица раздражает, просто несчастье какое-то… А Сенечку-Санникова жалко. Впрочем, из пролога мы же знаем, что его любовь все равно победит, он преодолеет капризы Виктории, сдержит слово, вернется и, став седым стариком в бескозырке (наверное, пожертвует карьерой ради любви), погладит по космам длинноносую старуху. По идее, к ним в гости должны в этот момент прийти поженившиеся Виктор и Гелена, а также родившие ребенка Зилов с Галиной. Это было бы верно, в духе времени и даже занимательно.