О пермском краевом фестивале-конкурсе «Волшебная кулиса — 2025»

Алиса Фельдблюм — Максиму Каменских

Привет, Максим! Сегодня, говорят, подводили итоги конкурса «Волшебная кулиса», который я покинула, не дождавшись результатов. Всю фестивальную неделю думала: лучшая режиссерская работа — точно лысьвенские «Головлевы» Дмитрия Акимова, лучшая мужская роль — однозначно Иудушка (Михаил Тихомиров), сценография — конечно, Елена Сорочайкина (как ты уже догадался — «Господа Головлевы», любимый мой из представленных на «Кулисе» спектаклей), женская роль — Элен (Мария Сидорова) в спектакле «ва-ва» Петра Незлученко, лучший спектакль — «Илиада v.2.0» Дмитрия Вихрецкого в Пермском театре кукол, ну и так далее… Однако мучают меня подозрения, что члены жюри в лице Олега Лоевского, Ларисы Барыкиной, Анны Степановой и Милы Деневой решили как-то иначе… Не томи! Кому что дали?

Максим Каменских — Алисе Фельдблюм

Привет, Алиса! Да, только что завершилось награждение. И для меня все (за исключением некоторых пунктов) оказалось закономерным: лучшими спектаклями (как и лучшими режиссерскими работами) оказались «ва-ва» Петра Незлученко и «Шнитке. Метаморфозы» Виктории Арчая, лучшей мужской ролью — Иудушка в исполнении Михаила Тихомирова, как ты и предсказывала, а женской — Елена Шарантай за спектакли «Живое вещество академика Лепешинской» Любови Зайцевой и «Родительский день» Дмитрия Огородникова. А вот Марии Сидоровой дали лучший дуэт вместе с Анастасией Козьменко, что тоже закономерно: определенно, Элли без Анни в этом спектакле невозможна.

Больше вопросов у меня к лауреатам специальной программы, где победителями стали «Маленькие трагедии» Пермского театра кукол и «Родительский день» из Губахи, а не «Коридор» и «Дама с собачкой в городе Б.», например…

Что ж, давай делиться впечатлениями, коли возникли у нас противоречия?

Алиса Фельдблюм — Максиму Каменских

Эх, интуиция не подвела… С другой стороны — это все формальности… Ну, наградили исполнителя Пьера Безухова в чудовищном спектакле «Война и мир. Первый бал Наташи Ростовой» Пермского ТЮЗа — что ж тут сделаешь! Наше дело — осмыслить.

Мне в голову пришло посмотреть лауреатов предыдущих годов, и, надо сказать, эта программа сильно проигрывает, например, «Кулисе-2023», где были и «Трагедия короля Ричарда III» Петра Незлученко, и «Река Керлью» Федора Федотова, и «Пиноккио» Юлии Беляевой… Согласись, в этот раз не случилось спектаклей-событий.

Мне было интересно увидеть специальную программу — практически все спектакли основной я уже смотрела (и многие отрецензировала). Внимание привлекли вещи, что называется, неконвенциональные: «Коридор» Волкострелова, действие которого проходит внутри коммуналки и снаружи — за кулисами; сайт-специфик док «О чем молчит бар» Корбесашвили и Прохоренко, идущий в баре «Совесть»; кукольная «Илиада v.2.0» — помесь Гомера, Пелевина и Плотова; «Кузнецов. Фотоистория города» по пьесе Растянис — спектакль о незаслуженно неизвестном пермском фотографе, показанный почему-то в краеведческом музее.

В «Коридоре» меня поразила медитативность рутины: сначала я смотрела на переодевающихся-подготавливающихся-гримирующихся актеров с большим интересом и только потом поняла, что все их «выходы» длились не больше минуты. И, на удивление, именно эта актерская обыденность цепляет сильнее, чем продуманная Волкостреловым драматургия взаимоотношений жителей советской коммуналки (чувствовала себя причастной к эпическим работам московских концептуалистов и сразу после окончания спектакля узнала о смерти Эрика Булатова, что, конечно, усилило эффект потери связей — глобальных).

«О чем молчит бар» я очень ждала, потому что творчество Люси Прохоренко, чья пьеса два года назад покоряла театр «Суббота» на фестивале «Stories», мне любопытно. Однако документальный спектакль о посетителях бара получился не таким глубоким, как ее пьеса «Пьяный космонавт» (проглядывается драматургическая тема).

Сначала зрителей искусственно сделали посетителями бара, дав полчаса на «привыкание» к пространству. Затем диджей пустил аудиодорожку с нарезкой интервью посетителей «Совести»: «Я сегодня здесь, потому что я бросаю пить»… И началась череда вербатимов, когда интегрированные в «зрительный зал» актеры стали вдруг читать монологи: «Меня не существует, если я вне бара», — говорит бармен; «Я красивая, и это для кого-то должно быть», — оправдывается одинокая женщина за столиком с тремя мужчинами; «Я знаю, чего хочу: я сейчас ничего не хочу», — апатично произносит местный философ; «Я сегодня беглянка», — радостно заключает именинница; «Я не про сексуализацию, я про спекуляцию на этой теме», — выдает всегдашний сексист о наболевшем — женской заднице. И все бы ничего, но драматургического развития тут не происходит — «миллениальский» подход к бару как к месту встречи и общения таким и остается. Бросаешь пить — идешь в бар, продолжаешь пить — идешь туда же. И чего?

«Кузнецов. Фотоистория города», наверное, из определенных мной «неконвенциональных» расстроил более всех: тут и проблемы с драматургией (почему-то к середине главный герой из Матвея Кузнецова, про которого рассказывает его взрослая дочь, переходит в Анатолия Солдатова, про которого рассказывает Матвей Кузнецов, — акценты сменяются в сторону советской пропаганды), и с идеологией (смерть Сталина тут — «Конец эпохи!», а на вопрос, что же дочь думает о репрессиях, ответ: «Там лучше знают»), и со сценическим воплощением (насколько здесь необходимо помещение этой истории в музей, если фотографии Матвея Кузнецова крутятся по телевизору? Почему переломный момент — начало Второй мировой — здесь обозначен переодеванием массовки с белых футболок на зеленые водолазки, и почему никакого сценического развития не происходит — все на одной мажорной ноте?). Идея создать спектакль про пермского фотографа, чьи работы публиковались без указания имени во всех газетах Советского Союза, — рабочая. Однако помимо авторской обиды на отсутствие признания (высказанной, впрочем, с благодарной Союзу улыбкой на лице) в спектакле должен быть контекст (Революция, репрессии, война — тут даже не фон, не предлагаемые, а просто — слова).

А какие впечатления у тебя?

Максим Каменских — Алисе Фельдблюм

Мне удалось до фестиваля увидеть только один спектакль из представленной программы: «Война и мир. Последний бал Наташи Ростовой». Не могу с тобой не согласиться, что награждение исполнителей Пьера и Наташи вызывает вопросы. Спектакль, в общем-то, эстетически вульгарный, малопонятный в смысле разбора и системы персонажей. Хотя, быть может, Пьер и Наташа — действительно лучшее, что в нем есть. Удивило меня и награждение «Снов Адриана», очень нестройного по драматургии, с потерянной интригой и странным организованным хаосом на сцене. Думал я: а почему бы не наградить, например, Семена Пастуха за «Женитьбу» или, как ты говоришь, Елену Сорочайкину за «Господ Головлевых»? Но это и вправду не так важно…

По различным причинам не увидели мы ни спектакли Кудымкара, ни «Мороз» Бориса Мильграма, ни «Датский магазин лопат» Кирилла Люкевича, ни «Отцы/дети» Марка Букина, ни другие, куда более успешные спектакли «Театра-Театра» за прошедшие два сезона; ни нашумевший «Космос» Шляпина; ни премьер Театра оперы и балета… Пермский театральный процесс широк (и на страницах «ПТЖ», кстати, хорошо описан) — уместить все возможности не было.

Творчество Люси Прохоренко как актрисы в полной мере было продемонстрировано в спектакле «Рудольфио» театра «Большая стирка» (режиссер Дмитрий Заболотских). При всей странности выбранного материала — истории любви шестнадцатилетней девочки и взрослого мужчины — актриса вместе с Александром Смирновым находится во внимательном партнерстве, и контраст двух миров (взрослого и ребенка) они играют точно. Экспрессивная, игривая Ио-Люся ребяческой непосредственностью втягивает в свой мир Рудольфа. Режиссер, собственно, вокруг детского наива спектакль и строит — эффективной выглядит и школьная доска, на которой актеры весь спектакль буквально рисуют мир вокруг себя. Только в законы наива совсем не вписываются композиции Таривердиева и образ Рудольфа, взрослого мужчины, который не прочь влюбиться в подростка, превращая своим отношением и несостоявшимся поцелуем маленькую, воздушную, свободную, мечтательную девчонку в вульгарную барышню…

Проблемы с драматургией, о которых ты пишешь, становятся тенденцией. «Бесприданница» в театре «Новая драма», например, сталкивается с проблемами сокращения текста, что приводит к невнятности образов героев, и адаптации, где сохраняется язык и принадлежность ко времени, не соотносясь с эстетикой спектакля и играющими шлягерами советской/постсоветской эстрады. В «Живом веществе академика Лепешинской» просматривается проблема неопределенности интонации… Сложности с драматургией присутствуют и в спектакле Петра Незлученко «Дама с собачкой в городе Б.». Виктория Костюкевич пишет графоманский текст, который напоминает любовные заметки, полные мелодраматизма и описания страданий. При этом перенос действия из Ялты в Березники — прием эффективный, переводящий историю в иной ракурс: герои начинают не курортный роман, а отношения, вытекающие из скуки и мрака. Ей (Мария Сидорова) тяжело с равнодушным мужем, Он (Денис Ярыгин) становится для нее спасением в мрачном провинциальном тоскливом городке, ставшем для обоих болотом «по щиколотку». Петр Незлученко создает кинематографичный спектакль, ритмизует вязкий текст Костюкевич, превращает его в стильный клип, высвечивающий изначально нежизнеспособные отношения.

А вот в другом спектакле Незлученко, «ва-ва», работа драматурга Светланы Баженовой укрепляет структуру спектакля. Режиссер и драматург здесь спорят с опытами экранизаций (и мысленно, думаю, постановок) автобиографической книги Элен Келлер «История моей жизни». Ироничные, полные скептического отношения, поясняющие книгу реплики на экране ставят под вопрос историю о «сотворении чуда». Закадровый голос Светланы Баженовой, читающий историю Элен, производит сильный эффект. Незлученко, переводя сцены из фильмов на язык театра, как бы вербализируя их, обозначает не процесс обучения, а насилие над беззащитным ребенком. Анни (Анастасия Козьменко) в спектакле — не действующая по доброте душевной учительница, а саркастичная, местами циничная активистка. Элен (Мария Сидорова) — кусачая, борющаяся за выживание девочка. Незлученко вообще не романтизирует историю, делает ее не о сотворении чуда, а о насильственном переломе личности во благо себе, своим интересам. Элен здесь теряет свою волю, а не приобретает речь.

Очень жаль, что не может вступить с нами в разговор специалист по пластическому театру, чтобы поговорить о «Шнитке. Метаморфозы» — невероятно красивом спектакле театра «Балет Евгения Панфилова», в котором артисты выполняют сложные групповые партии, словно рисуя образы своими телами, они внутренне и внешне оголяются, снимая с себя сковывающие лоскуты ткани…

Но что-то я увлекся. Помню, ты говорила о спектакле «Илиада v.2.0» в Пермском театре кукол, который шел параллельно с «Рудольфио». Как тебе?

Алиса Фельдблюм — Максиму Каменских

Да! Вынуждена взять свои слова назад — событие на фестивале все же произошло. Для меня «Илиада v.2.0» — это не просто сильное гуманистическое высказывание Дмитрия Вихрецкого, но и сложная, умная, интересная работа с текстом Сергея Плотова. Драматург берет фабулу Гомера (услышала от позади сидящих перед спектаклем: «Гекзаметр — это кто?») и переносит ее в пелевинскую вселенную киберпанка, полную острых шуток, парадоксальных образов и горькой иронии (над днем сегодняшним — разумеется). Тут три пласта: смертные (марионетки), полубоги (кукловоды) и титаны (актеры). Каждый существует на соответствующем уровне: титаны — на высоком помосте под колосниками, люди — на планшете сцены. Троянская война здесь — следствие титанических киберигр (буквально: в костюмы кукловодов интегрированы экраны, с помощью которых титаны дают указания людям), и заканчивается она — со скуки (Гера недовольно произносит: «Перемирие — креатив Зевса»). После ссоры титанов сражаются уже не марионетки — сражаются кукловоды, и результаты голосования решают исход войны («Война окончена. Всем спасибо, все свободны»). Но спектакль не стал бы высказыванием без эпилога, в котором на сцену выходит Телемах (Андрей Голубев) и произносит предельно простой ответ на письма отца, отправленные с фронта — для него семья дороже подвигов. И жертв Одиссея (который все действие сидел слева в обугленной бочке и писал сыну) он не понял и не принял. Вот так вот, Максим! Говорила я тебе пойти на «Илиаду» Вихрецкого, а ты!

Максим Каменских — Алисе Фельдблюм

На следующий день после «Илиады» оказались мы с тобой и на «Маленьких трагедиях» Александра Янушкевича — спектакле, где председатель из «Пира во время чумы» (Иван Альгин) становится героем-проводником, провоцирующим остальных персонажей «Маленьких трагедий» на убийства. Спектакль с вполне классической структурой, компилирующей цикл Пушкина в одно произведение, но интерес здесь вызывает другое — работа с перспективами, отношениями кукол разных видов с живым планом. Каждая из трагедий создана в своей эстетике (и в разной эстетической притягательности), интересно разрабатывая способ коммуникации в них героев.

Ничего не сказали мы с тобой про «Женитьбу» Театра-Театра, «Алису в Стране чудес» Театра-Тятрика, «Родительский день» губахинской «Доминанты» и «Снился мне сад» из Лысьвы. Но про них уже все написано на страницах журнала и в блоге «ПТЖ». Повторяться не будем.