О Творческой лаборатории Театра Наций в Нижневартовске

На этот раз шанс принимать у себя Творческую лабораторию по современной драматургии Театра Наций (художественный руководитель Евгений Миронов, при поддержке Министерства культуры РФ) выпал в середине октября Городскому драматическому театру Нижневартовска. А мне выпал счастливый шанс ехать туда для проведения обсуждений и анализа эскизов, которые за пять дней были созданы с актерами театра молодыми, но уже известными в России режиссерами. Что шанс для меня счастливый, поняла, когда увидела названия пьес, которые из утвержденного списка в 50–60, предлагаемых обычно, выбрал театр. Просто стало очевидно, что театр этот «мой». Он чувствует время, видит мир, все, что творится в нем сегодня, — и значит, «счастье понимания» будет обеспечено. «Мороз» Стешика, «Стойко падают киты» Андреева, «Стоики» Данилова — пазл сложился.

Сцена из эскиза «Мороза».
Скриншот видео.

Как всегда, в течение лабораторных дней в театре работали мастер-классы по сценической речи, мастерству актера (педагог Мария Гарсия Солано) и сцендвижению (Владимир Гончаров), но сердцем, конечно, были финальные показы, которые проходили, тоже как всегда, «на зрителе», удивительно здесь внимательном, умном, замечательно «воспитанном» театром. С таким зрителем можно отправляться в любую театральную разведку: поддержит, поймет, даже когда понять как будто не представляется возможным.

В этом мы убедились на показе «Мороза» в режиссуре Константина Сои. Авторы успели воплотить только примерно половину — и то сокращенной — пьесы. В результате фабула — кто кому дядя и зачем двум ребятам понадобилось тащить мертвого друга в мороз через лес — осталась как бы за кулисами. Зато был интересно развернут образ героя, от имени которого ведется повествование. Детские воспоминания, которые в момент этой крайней, пограничной ситуации всплывают в его сознании, — в эскизе персонифицированы, и перед зрителем параллельно развертывается совсем другой мир. Здесь страшный мороз, кошмар заглохшей машины, постоянно орущий товарищ, принуждающий тащить и закапывать в мерзлую землю труп, ужас приближающейся смерти. А там, внутри — как показывают нам по краям удлиненной сценической площадки Малой сцены театра — ласковый теплый свет, чудесная нежная мама (Наталья Корнейчук), и они, еще совсем мальчики (имена детей не указаны в программке), эти три друга, два из которых сейчас, в этом жутком взрослом мире, тащат на далекое кладбище труп третьего, — играют в лего, пишут с ошибками диктанты, слушаются и не слушаются маму.

Сцена из эскиза «Мороза».
Скриншот видео.

Этот «дополняющий» мир героя — интересный театральный ход, и работает, главным образом, та удивительная энергия, такая разная (жесткая, злая одного, и трогающая — вызывающая, как говорили на обсуждении, сильное желание «вот прямо встать, подойти и обнять», — другого), которую транслировали в небольшое пространство зала исполнители Евгений Стрельцов и Роман Горбатов, — оказался достаточным основанием для поддержки эскиза зрителями. Ощущение жизненной катастрофы, ценность дружбы, сложность экзистенциального выбора — когда каждого из героев можно понять и его позицию, так или иначе, разделить, — значимость детства во взрослой жизни: все эти темы звучали на обсуждении. И хотя сюжет остался во многом, как уже говорилось, непроясненным (пришлось пересказывать на обсуждении), сама степень энергетической захваченности, которую зрители испытали на показе — и об этом свидетельствовали все, — дорогого стоит.

Большой зрительский успех имели и стойко падающие «Киты» Артема Устинова. Яркий по форме, раскрашивающий густыми масляными красками образы и события пьесы, эскиз сопровождался хохотом восторга в процессе показа и выражением его на страстном обсуждении. Было непросто завершать его своим мнением, «перпендикулярным» такому восторженному единодушию. Представляется, что сегодня играть абсурд «по-абсурдистски», специально подчеркивая особую характерность, открытую ненормальность персонажей, — не самый интересный ход. По крайней мере, так показывать текст Ивана Андреева, где абсурд проступает из самой бытовой, кухонной во всех смыслах, ситуации. Где узнаваемая, расхожая речь, привычный способ обыденного внутрисемейного общения отца (Сергей Лесков) с матерью (Людмила Прилепина), матери с дочерью (Евгения Хлебникова), отца с сыном (Владимир Ткаченко) постепенно оборачивается алогичным, нестерпимым для нормального человеческого восприятия кошмаром, огромной трагедией вконец запутавшегося общества.

Сцена из эскиза «Стойко падают киты».
Скриншот видео.

Этот кошмар не теряет прямой связи с тем, что творится сегодня со всеми нами, а не с какими-то там отдельными, забавно «сдвинутыми» людьми. Кроме того, случайно оказавшийся в этом «зараженном» пространстве Алеша — единственный герой, обладающий в пьесе собственным именем, с которым читатель собственно и идентифицируется, — в эскизе у Александра Лебедева мгновенно подхватывает бациллу безумия и тоже становится «ими». Но тогда провисают тонко прописанные в пьесе история зарождающейся любви между ним и дочкой этого вконец свихнувшегося семейства и возможность спасенья юной пары, олицетворяющей здесь будущее. Возможность, которую, скорее всего, воплотить не удастся, но надежда брезжила, и в этом трепете возможности-невозможности — одно из очарований пьесы.

Клоунада актерами была сыграна ярко, текст блистал остроумием, интересно «работали» пространство и ловко придуманные режиссерские гэги (например, общение молодой пары, лежа на спине, поднятыми вверх обнаженными красивыми ногами). Все это, понятно, радовало зрителя, но последняя, финальная точка, надо отдать справедливость, не могла не вызвать чувства ужаса. Все действие эскиза творилось на планшете сцены, в по-абсурдистски всклоченном, но максимально приближенном к сидящим зрителям ограниченном пространстве. В последней сцене распахивался занавес. А в пустом, казавшемся отсюда огромным, зрительном зале, в его центре, сидело страшное, в противогазе (или чем-то подобном), отчетливо напоминающее сына-дезинтегратора, существо и из огромного барабана извлекало отвратительные оглушающие «наповал» звуки.

Сцена из эскиза «Стоики».
Скриншот видео.

Своих «Стоиков» Георгий Цнобиладзе расположил в фойе. Зрительские ряды, возвышающиеся друг над другом, очерчивали квадрат, внутри которого на пустой площадке — только стул, приблудившийся, кажется, из предыдущего показа, так же, как и там, валялся в одном из углов, — разворачивалось действие, где из предметного мира фигурировали только бумажные пакеты и пустые бутылки. Благодаря такой конфигурации получалось, что каждый зритель видел перед собой массу людей. Кроме того, на окружающих стенах почти все время фоном шли огромные проекции всех мыслимых мировых катаклизмов — войн, революций, экологических и техногенных катастроф, — где человеческие массы отчаянно куда-то мчались, неслись, что-то предпринимали. И при этом по ходу показа отчетливо возникало гнетущее ощущение пустоты.

Прямо перед зрителями ходили, разговаривали, пили вино люди — молодая и возрастная пары, — которые тоже иногда посматривали, дежурно ужасаясь, на настенные медийные трансляции. Здесь все тихо, спокойно, обыденно, абсолютно узнаваемо, но постепенно нарастает… чувство не меньшей по масштабу экзистенциальной катастрофы. Нет, здесь никто не страдает от бессмысленности существования, такой вопрос если и брезжит иногда в разговорах старшей пары, то особенно не трогает ее, это данность, как снег или дождь. Трагическая ирония, которая пронизывает текст, звучит чуть не в каждой фразе — чего стоит только перверсия античного слогана «делай, что должно, и будь что будет» на «ничего не делай, и будь что будет». Действительно, делать-то нечего и говорить не о чем. Событиями здесь становятся открывание новой бутылки или заказ пирогов. Увлечением — многочасовая видеофиксация неподвижных объектов, например, серой стены. Деланием — выкладывание этого видео в Сеть и отслеживание возможности появления подписчиков, чтобы тут же их забанить (должен быть ноль подписчиков!), или — в другом случае — комментирование бейсбольных матчей в несуществующих уже турнирах.

Сцена из эскиза «Стоики».
Скриншот видео.

Пьеса Данилова, благодаря точному языку, тщательно спрятанному юмору, самоигральна и в то же самое время трудно действенно воплощаема. Все ровно, ничего не происходит, все незначительно и неважно, как тоскливая река среди невзрачных берегов. Театр, воспользовавшись своими сценическими возможностями, сотворил все-таки не такой безнадежный мир. Да, пустота, да, бытийный тупик в океане бушующего вселенского кошмара, но есть еще маленький островок спасенья, где жизнь еще теплится. Это островок в пространстве «Ты — Я», в том тяготении, которое еще испытывают друг к другу близкие люди, — душевном, как в спектакле у старшей пары, душевно-эротическом — у молодых. Персонажи — и у молодых (Борис Шаханин — Алена Михеева), и у старших (Артур Абачараев — Евгения Цариценская) — не тусклые апатичные тени. Каждый по-своему наполнен живым чувством к своему партнеру, к своему человеку — и этим спасен.

Неизвестно, что выберет художественное руководство для будущего репертуара. Но атмосфера высокой профессиональной, интеллектуальной, душевной работы в течение пяти лабораторных дней, результат которой отчетливо проявился в показах, сама по себе огромная ценность для любого театра, а особенно для театра малого города.