«Женитьба». Н. В. Гоголь.
Школа драматического искусства.
Режиссер Александр Огарев, художник Ася Скорик.

Такого Подколесина мы еще не видели. Образчик нерешительности и мечтательной задумчивости, беглец, исполненный страха перед жизнью, трагический одиночка — как только ни трактовали режиссеры героя гоголевской комедии, порой совершенно лишая ее комедийных черт.

В новом спектакле Александра Огарева в Школе драматического искусства Подколесина играет Игорь Яцко. Он не ходит — он упруго похаживает по сцене, уютно полеживает, чаек попивает, трубку покуривает. Настолько откровенно человеку хорошо дома, так он доволен жизнью и собой, что слегка дурачится от хорошего настроения — лукаво выпытывает у слуги, не спрашивал ли кто, мол, не надумал ли барин жениться. Барин развлечения ради, от жизненных сил затевает игру — он не жениться думает, он хочет за нос поводить окружающих. Затем и сваху привлекает — ради приятного разговору. Разговор неспешный, с паузами, спешить Подколесину некуда, потому что он никуда не собирается.

Мир спектакля — это зыбкий, кисейный, пригрезившийся мир. Ася Скорик создала его из передвижных прозрачных ширм, словно бы стеклянных стульев, абажуров в виде облачков, дымки, пустых рамок, тонких веток. Тарас Михалевский выстроил призрачный свет, в котором мерещатся персонажи, словно скользнувшие на сцену со страниц совсем других книг. Вон по галерее кто-то белый в цилиндре и крылатке пробежал, вот девы с бесконечными косами поют что-то протяжное. Все немного путается, как во сне. Доносятся звуки иной какой-то жизни — детский топот и голосок, неясное звяканье, музыка, смех — кто-то где-то живет, и, возможно, счастливо.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Уютная жизнь Подколесина так и стояла бы тихим озерцом, если бы не явившиеся сваха и друг, Фекла и Кочкарев. Она — в образе Марлен Дитрих в брючном костюме: резкая, яркая, трости не хватает — повелевать и поигрывать. Он — заряженный мужской энергией, которой не находит применения. Мария Викторова и Андрей Харенко играют очевидных бывших любовников — как он сгребает ее в объятья, целует, с какой тоской произносит: «Зачем ты меня женила?» — все выдает еще неостывшие чувства между легкомысленной бестией и мужчиной, слишком пылким и деятельным для домашней рутины. Тут прорисовывается смысл его участия в подколесинской женитьбе — отвадить друга от вертихвостки, которая уже льнет к Подколесину, да и хоть чем-то занять себя, вырваться из семейной колеи, закрутить интригу, в которую и сам мало верит.

Чей это все сон, мужской или женский, сказать нельзя. Светлые фигуры обступают кровать, на которой сияет шар в путанице одеял. То ли женщина, то ли подушка — трудно разобрать. В дом Агафьи Тихоновны женихи ломятся, и кажется, что в это женское царство приманивает их не Агафья, а нарядная изящная Дуняша — Мария Киселева вызывающе кокетлива, игрива, наэлектризована ожиданием праздника и веселья. Совсем не то Агафья — скромная, в длинном сереньком, с ссутуленными плечиками и неловкой повадкой. Властная тетушка с манерами классной дамы и командирским голосом (Ирина Хмиль) бросает ей, как кошке, клубок шерсти, пока вяжет, и Агафья послушно бегает за ним. Тихая девочка, которая не о любви мечтает, а готовится выполнить, что положено — замуж надо, как без этого.

Александрине Мерецкой досталась роль, в которой прочитываются темы и образы разных авторов и времен. В накинутом на плечи платке, ночью, без сна на кровати, с растрепанной косой — не Татьяна ли это? Вместо письма она гадает: на мониторе листает тиндер-аккаунты женихов, лихорадочно подбирая — нет, не лучшую долю, а лишь бы не худшую, лишь бы не выйти нечаянно за беду. Мучительно, как перед экзаменом, обхватывает голову, бьется над одним и тем же вопросом: кто не обидит? Глядя, как Агафья выбирает себе судьбу, не любя никого и не видя возможности отказаться, понимаешь не только всю разницу ее с Татьяной или любой влюбленной героиней, но и то, что «Женитьба» — поразительно безлюбовная пьеса о сватовстве, пьеса, где никто никого не любит и сам дух любви отлетел от места, где несовершенные люди не могут, не хотят или не решаются на любовь, а женятся, потому что иначе невозможно.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

При этом женихи как на подбор: молодые, обаятельные — выбирай не хочу. Никакого парада карикатур, обычного в этом случае, — скорее смешение фарсовых черт с откровенным нежным любованием. Особенно хорош подвижный, пластичный Яичница Дмитрия Репина — вполне уверен в себе, ловок, ироничен; представляясь, разыгрывает целый этюд с воображаемой сковородой и яйцами, предлагает насладиться видом и ароматом, делая привлекательней свою смешную фамилию. Своего Жевакина Олег Малахов презентует мужественным красавцем, обходительным, умеющим развлечь дам и не чуждым романтики: показывает фокусы и запускает в невесть откуда взявшемся тазу бумажный кораблик, гордясь моряцким прошлым. Даже почти бессловесным женихам исполнители придали запоминающиеся черты: Анучкин у Анзори Шагидзе — юноша бледный с чемоданом на поводке, который у него, как мультяшный песик, воображаемый друг в отсутствие хоть одной близкой души. Алексей Киселев в роли мертвецки пьяного Пантелеева виртуозно падает, восстает, качается и танцует, а Евгений Любарский выдает купчину Старикова с размахом, ухарством, с гитарой и цыганами.

В этой «Женитьбе» все — сновиденье, которое колышется от грезы к кошмару и обратно. На взнервленную трудным выбором Агафью вдруг чертом напрыгивает из ночного окна Кочкарев, запугивает ее до одури, убеждает, что будет муж ее бить — задирает рубаху и являет исполосованную красными рубцами спину. Кисейно-нежный спектакль оборачивается вдруг пляской зомби, в дыму и грохоте все герои танцуют резкий, вызывающе-грубый, мертвенно-механический танец. Не счастьем, не покоем мерещится замужество Агафье — словно смерть она предчувствует, яростно бросаясь в этот сновиденный танец с Подколесиным в свадебном фраке, под сыплющимися сверху белыми и кровавыми цветами.

И. Яцко (Подколесин), А. Мерецкая (Агафья).
Фото — архив театра.

Когда морок рассеивается, Агафья усаживается с Подколесиным на зыбких качелях, едва веря в происходящее и ловя каждое его слово. В этом разговоре Подколесин так неотразимо вальяжен, так непререкаемо самоуверен, что кажется почти обезумевшей девочке единственным здравым человеком среди этих фантомов, рвавшихся к ней с кошачьим воем. Подколесин действительно выглядит по-своему здравым — как выглядит таковым любой осанистый, довольный жизнью и собой человек, который к тому же в отцы годится всем прочим — от Агафьи до женихов. У него, помимо возраста, есть одно свойство, делающее его неуязвимым: он не проситель, не ожидатель, ему тут ни от кого ничего не надо. Он смеется в лицо беснующемуся Кочкареву, не дает провести и окрутить себя и щелкает того по носу, отвергая все его о себе попечения и хлопоты. Не таков этот барин, чтобы жениться на первой же встречной в день знакомства, да и вообще к чему ему жениться? Так же ни к чему, как и в окно выпрыгивать: уверенно и не спеша ступая, Подколесин спускается с витой лесенки и удаляется, распевая по-французски «Марсельезу» — барин в Париж закатился.

На опустевшую сцену счастливым вихрем влетают четыре женщины. Как только Агафья слышит о бегстве жениха, она обмякает и съеживается, словно получив удар и опомнившись — ну, в самом деле, ей ли было грезить о счастье, которое так ненадолго померещилось? Девочка в свадебном платье на засыпанной цветами сцене, обвив косу вокруг шеи, словно вздергивает себя на ней — и кажется в эту секунду Офелией, погибшей без любви.

«Женитьба» Александра Огарева оказывается про многое в дне сегодняшнем: про предпочтительность одиночества в смысле комфорта, про самодовольство, понимаемое как самодостаточность, про бегство от обязательств, понимаемое как свобода, про избыточность вариантов, которая оборачивается их отсутствием, про всеобщую тоску по любви, выпеваемую в долгих, печальных, нежных песнях.