«Философия другого переулка». Панк-кабаре на основе романа А. Пятигорского.
Камерный театр «Среда 21» (Москва).
Авторы проекта Андрей Родионов и Екатерина Троепольская, художник Ирина Корина.

Анонс нового проекта Екатерины Троепольской и Андрея Родионова сразу вызвал недоумение. Роман философа Александра Пятигорского, да еще и в форме стендапа? Речи Пятигорского в каком-то смысле и есть стендап, полный хлестких фразочек, шуток «на грани» и нецензурной лексики. Но главное искусство «ненастоящего философа» Пятигорского (его определение себя) — это искусство ускользания.

Сцена из спектакля.
Фото — Маргарита Денисова.

Не только на уровне его способа мышления — рассуждения, вслед за поздними буддийскими метафизиками, об «отбрасывании всего» как первичной и самой трудной части мыслительной работы, в том числе и себя, от предмета мышления (невозможно осознать свое мышление о чем-то одновременно с процессом мышления о предмете). И не только на уровне повествования его псевдобиографического романа «Философия одного переулка» — в нем многие мысли автора вложены в уста четырех философствующих мальчиков из Обыденского переулка, где прошло детство Пятигорского. Микросюжеты там скачут из реальности в метафизику, герои то исчезают, то возникают из небытия, диалоги, которые звучат то ли в воспоминаниях, то ли в настоящий момент, сменяются переписками — то ли состоявшимися, то ли гипотетическими. Искусно ускользает Пятигорский и в своих многочисленных интервью, в которых почти любой вопрос начинает казаться мелким, неважным, каким-то слишком частным на фоне той невероятно артистической миниатюры, которую представляет собой каждый ответ философа с его вечной сигаретой в руке и особой манерой речи с растягиванием слов и резкими хриплыми вскриками.

В общем, было ожидаемо, что в такой видимой и конкретной вещи, как театральный спектакль, Александр Моисеевич Пятигорский даже после смерти останется верен себе — ускользнет. И вышло это даже не метафизически, а вполне прозаично: вдова Людмила Николаевна Пятигорская запретила авторам использовать текст в тот момент, когда проект уже был задуман. Об этом Екатерина Троепольская, сидя на барном стуле у края сцены, сообщает зрителям в первые минуты спектакля. Дисклеймер необходимый и сразу создающий интригу: а о чем тогда будет спектакль, если не о том самом «одном переулке»? Правильно, о «другом переулке». Он вынесен и в название, по понятным теперь причинам, а синий указатель с названием Один переулок, висящий над сценой, переворачивается названием Другой. И он тоже вполне реальный — Товарищеский переулок в районе Таганки, где живут супруги Родионов и Троепольская. Тому, как они любят этот район, в какие кафе ходят и где гуляют, даже было посвящено целое интервью «Москвич Mag», так что, можно считать, информация публичная. Час с небольшим мы слушаем очень личные рассказы двух художников об их переулке. Не буквально о месте, а об их жизни, вернее о недавнем ее отрезке длиною в три с лишним года.

Сцена из спектакля.
Фото — Маргарита Денисова.

Поставленные и закрытые спектакли, уход Троепольской с должности директора Мастерской Брусникина, решение стать «сами-себе-режиссерами» — обо всех этих событиях неспешно, с полуулыбкой рассказывает Екатерина Троепольская. А своеобразными отбивками становятся поэтические панк-скетчи Александра Родионова — брутальные и прямолинейные. В них «Москвабад» рифмуется с «ад», и даже Сергиев Посад рифмуется с «ад», а эзопову языку предпочитается называние вещей своими именами. И все это под оглушительно громкое сопровождение ударных и баса в исполнении двух музыкантов. В начале Родионов объявляет, что они, эти музыканты, — Петя и Егор (актер Петр Скворцов и художник Егор Федоричев), а поэтому, несмотря на запрет вдовы философа, кабаре у них все равно «Петьегорское». Хотя понятно, что кабаре тут «Родипольское» и никакое другое. Роман «Философия одного переулка» авторы вспоминают только в контексте событий, во время которых они перечитывали книгу. Если верить рассказам, она была у них настольной в течение нескольких лет. В славные беспечные времена ковида, затем в больнице вместе с Екатериной, когда та лечилась от рака, в суетный сентябрь 2022 года и вплоть до задуманного спектакля.

Любопытно, что сам Пятигорский, рассуждая о визуализации мыслей, признавался, что его любимый и главный образ в процессе мышления можно сформулировать как «пустое пространство» (отбросить все). Для людей театра — значимое словосочетание. Пространство театра «Среда 21» не совсем пустое, оно оформлено (художник Ирина Корина) по принципу прямой визуализации образов. Двухмерные, похожие на гигантские стикеры в наивном мультяшном стиле, густо покрытые блестками, подвешены к потолку и представляют собой иллюстрации к некоторым точкам повествования блистер с таблетками (лечение Екатерины), два кота (питомцы авторов), золотая рыбка (так в стихах обращался Родионов к Троепольской, глядя на нее в проеме больничного окна), старые советские сани (это уже из «Философии…» Пятигорского), летающая тарелка (книга была издана НЛО — Новым литературным обозрением).

Сцена из спектакля.
Фото — Маргарита Денисова.

Авторы прошли несколько стадий взаимоотношений с мыслителем. Вплоть до протеста, что в спектакле отражено в суровом тексте Родионова со строками «Я ненавижу Пятигорского!». Но этому предшествовали разные этапы осмысления и полемики. Например, история о том, как они пытались понять «лестницу идиотов» — иерархию, предложенную на самом деле Георгием Гурджиевым, но горячо любимую и часто цитируемую Пятигорским. Первая ступень в ней — «объективные идиоты», составляющие большую часть человечества: податливая управляемая масса, орудие («как лопата, например», комментирует Родионов, и, конечно, она тоже висит над сценой). А вторая ступень — «субъективный идиот», уже осознавший свое ничтожество. Про следующий уровень ничего не смогли найти — разводят руками авторы.

В некоторые скетчи вписаны и прямые пародии на текст романа. Например, рассказ Троепольской о том, как она шла по Никитской и встретила Леночку, дочь иноагента Евгения Евгеньевича (в оригинале — дочь расстрелянного). Та бежит вся в слезах. Куда бежит? На премьеру Антона Федорова, билетов не достать (в романе — на пианиста Альфреда Корто). Некоторые фрагменты книги звучат в вольном пересказе — попытке соотнести с сегодняшним днем. Но здесь как раз чувствуется некоторая необязательность. Да, действие начинается в 1936 году, но особенность «Философии…» как раз в том, что вслед за автором повествование тоже ускользает из рамки истории, как бы поднимается над. Параллели между книгой и личными ощущениями авторов о сегодняшнем дне — нехитрые. Таким же способом можно читать хоть «Колобка» — главного мастера искусства ускользания, но на столе Троепольской и Родионова оказалась книга Пятигорского, и авторы вслед за «ненастоящим философом» называют себя «ненастоящими режиссерами» и возделывают свое личное кабаре.

Сцена из спектакля.
Фото — Маргарита Денисова.

Возможно, идея Пятигорского об отделении себя от предмета мышления оказалась невозможной в обстоятельствах, при которых создавался спектакль. А может, это и есть переход на следующий, недостижимый уровень лестницы. Так или иначе, высказывание получилось не просто личное, но очень частное — без намерения обняться всем вместе и погрустить о нелегких временах. Тема, благодатная для единения, в кабаре Родионова и Троепольской работает скорее на разделение. Этому помогают и многочисленные упоминания фамилий — хорошо известных театральному миру, но мало что говорящих зрителю других интересов. Из дисклеймера в начале было очевидно, что голос Пятигорского в записи вряд ли прозвучит. Зато последние секунды спектакля звучит голос другого мыслителя — наверное, гораздо более близкого авторам, чем великий трикстер от философии, — режиссера и идеолога Театра.doc Михаила Угарова, умершего в 2018 году.

«Я ненавижу Пятигорского, / а значит я — философ / пейзажика московского», — хрипит в микрофон Родионов строчки, написанные им в стадии протеста против цитат и «тупых шуток дедушки». Авторы рисуют свою философию, свое окружение — на фоне своего пейзажа. Вернее, пейзажика. И думается, что запрет на использование текста — лучшее, что могло случиться с затеей этого спектакля.