«Паралимпиец».
Театр «Пара» на площадке театра «Открытое пространство».
Режиссер Роман Габриа.

Наверное, сейчас в театре особенно хочется бережности и честности. Моноспектакль «Паралимпиец» Романа Габриа, первый проект нового театра «Пара» — фикшн о жизни параспортсмена. Выдуманный герой Паша Кондратьев, которого исполняет артист Виталий Ярош, становится альтер эго Габриа, и режиссера, и сценографа, и автора сценического текста спектакля. Искалеченный несчастным случаем молодой человек — выразитель внутренних противоречий сегодняшнего россиянина. Не слишком ли эгоистично?

В. Ярош (Павел Кондратьев).
Фото — архив театра.

На сцене «Открытого пространства» выстроена дорожка бассейна — с синим покрытием, плавательными ограждениями и прыгательной стойкой. Спортивная дорожка обозначает Путь героя, как водится, со взлетами и падениями. У Виталия Яроша все атрибуты спортсмена — плавки, шапочка, очки, атлетическое тело, поверх — растянутый вязаный свитер, в который, как в кокон, забирается герой.

«Заплыв зигзагами» — жанр. Зизгаги — композиция. Громкое дыхание перед стартом и ритмичный бит. Спортивный азарт. Выдох в молчаливую пустоту. В пустоте — отчаянный зов к матери.

Тело артиста — главный выразительный инструмент, оно напряжено каждую минуту спектакля. Исполнитель существует в двух регистрах: реальности его здорового тела в его привычных проявлениях и образном изображении телесных терзаний человека с ограниченными возможностями, вместо рук и ног имеющего их половинные части.

Двойственность действия, стертая граница между реальным повествованием и фантазией/галлюцинацией героя — правила игры, как бы заданные режиссером. Хочется думать, что звучащий на протяжении спектакля монолог — документальный текст, или же герой имеет под собой реального прототипа. Но это не так. «История Паши Кондратьева — собирательный образ экзистенциального бытия в огромном космосе бассейна», — отмечает Габриа.

История героя — жизнь паралимпийца (или не паралимпийца), рассказанная им самим. Он сам — подсмотренный на видео, услышанный из разговоров, откуда-то из информационного поля собранный образ. Неподлинная реальность, мерцающая нереальностью.

В. Ярош (Павел Кондратьев).
Фото — архив театра.

Спектакль начинается с провокации: у лежащего с заломанными за спину руками Паши Кондратьева звонит телефон. За неимением возможности взять его самостоятельно герой настойчиво призывает к этому зрителей. Перформативная проверка на эмпатию, которая как бы должна разрывать границы между художественной и обыденной реальностью. Но здесь получается, что метафора не размыкается в подлинность и остается фейком. Перформативность искусственна, так как артист лишь представляет человека с ограниченными возможностями, а не является им. За провокацией в классическом перформансе стоит реальность тела перформера, здесь же это не так. Не знаю, чем навязанная (проигрываемая) ситуация вымышленной помощи терапевтична и продуктивна. Но в спектакле этот прием встретится еще раз: герой Виталия Яроша потребует у зрителей покормить его овсянкой.

Герой не обращается со своей историей в зал. Чтобы рассказать ее зрителям, ему нужна дистанция — телефонный разговор с другом. Паша Кондратьев начинает диалоги так по-житейски непосредственно, по-братански, с легкой неловкостью разговора невпопад. А дальше переключается на пространные, чувственные и пронзительные монологи о своих делах и состояниях. Эти перемены строятся ненавязчиво и ловко: так, что переход между смолтоком и исповедью поначалу неощутим.

С Пашей Кондратьевым катастрофа случилась во взрослом возрасте — она не сопровождала его всю жизнь, настигла внезапно. Несчастный случай с каким-то дурацким баллоном с пропаном. Помог рандомным детям и искалечил себе жизнь. Рассказывая травматичную историю, артист Виталий Ярош исключительно переменчив, он транслирует или пронзительную высокопарность, или иронию, или милую сентиментальность. Мелодичный дельфиний зов (Паша в каком-то лирическом порыве воображает себя дельфином) переходит в уродливый крик.

В исповеди — сосредоточение всех самых острых переживаний героя, мечты о большом спорте и успехах в карьере, стремлений и сомнений. Усталость от борьбы, поиски выхода, маленькие шаги на пути к цели и срыв обратно в отчаяние.

Час балансирований между желаемым и реальным. Преодоление — падение и далее. Зритель вместе с героем верит и не верит. Шагнул или не шагнул герой в большой спорт? Справился или нет? Взрослый мужчина, вынужденный слушать завывания Лепса и отчаянно кличущий маму. Или мастер спорта и чемпион в медалях. Или растянувшийся в коридоре в приступе инвалид.

В. Ярош (Павел Кондратьев).
Фото — архив театра.

Самое острое — телесное. В монологах героя периодически возникают рассказы о его физиологическом устройстве: о чувствительности в теле, о зеркальной терапии, об эффекте фантомных конечностей. О том, что в воде герой вдруг ощутил себя цельным. О возможном спасении.

От слабости к силе, от жалости к себе к преодолению. От панических атак до относительного спокойствия.

Зрители не знают, что представляет собой жизнь Паши Кондратьева и кто он. Справился он или сдался.

Напомню, что это не док. Через роль Паши Кондратьева артист Виталий Ярош транслирует текст, сочиненный режиссером Романом Габриа. Личность человека с ограниченными возможностями превращается в инструмент, в художественную метафору для выражения болей режиссера, или сегодняшнего человека, или… Сам по себе Паша Кондратьев — пустышка. Говорят не о нем, а через него. Спектакль с легким, но по ходу размышления все больше нарастающим ощущением обесценивания.

Фантазировать на тему абсолютно реальных, существующих, встречающихся в любом районе города людей — к чему, если можно просто поговорить? Увидеть настоящего человека, соприкоснуться с его подлинным опытом и, вдохнув в его историю долю авторского вымысла, рассказать людям. Но очевидно, что это не задача спектакля, для «Паралимпийца» паралимпиец несущественен.

В. Ярош (Павел Кондратьев).
Фото — архив театра.

В спектакле вскрывается опасная роль художественных обобщений, их двоякость. Если мы все в сегодняшней реальности люди с ограниченными возможностями, то проблемы реальных людей с ограниченными возможностями будто нивелируются — мол, всем же плохо. А если режиссер как пример для подражания ставит параспортсмена, который, несмотря на его ограниченные самой физикой тела возможности, живет и преодолевает все препятствия, то нивелируются проблемы обычных людей — мол, чего вам плохо, если есть положения хуже.

Бережность ведь — в уникальном взгляде на каждого человека. Все мы не чувствуем одинаково, не устроены одинаково. Может быть, сейчас особенно хочется не смотреть обобщенным широким взглядом на всех вокруг, а пристально всматриваться в контекст отдельного человека.