«Сказки на всякий случай». По мотивам сказок Е. Клюева.
Театр КУКФО.
Режиссер Кирилл Смирнов, художник Екатерина Петухова.

«Ромео и Джульетта».
Театр КУКФО.
Режиссер Борис Константинов, художник Виктор Антонов.

Эти спектакли ничем не похожи, кроме наличия одного и того же персонажа — червяка. В «Сказках на всякий случай» червяк стремится успеть переползти разводной мост, что с его скоростью сделать непросто. В «Ромео и Джульетте» червяк начинает рассказывать эту знаменитую историю любви и смерти и сразу задает зрителям ироничный ракурс восприятия.

Сцена из спектакля «Сказки на всякий случай».
Фото — архив театра.

Возможно, появление этого персонажа в столь разных спектаклях — дело случая. Но возможно и другое — только через представителя пищевой цепочки размах истории в спектакле Бориса Константинова возвращает себе грандиозность звучания. А огромный разводной мост в спектакле Кирилла Смирнова — не препятствие для того, кто спешит домой, вне зависимости от размера спешащего.

Сложнее дело обстоит с ностальгией, которой и в том, и в другом спектакле много.

НОСТАЛЬГИЯ ПО ФАНТАЗИИ

«Сказки на всякий случай» по текстам Евгения Клюева — гимн случайности и необязательности, спонтанности и легкости мира, в котором малыш-Карандаш не растет с течением жизни, как все дети, а уменьшается, потому что его стачивают. Спектакль нельзя отнести к театру предмета, хотя именно предметы часто герои этих сказок. Куклы планшетные, плоские или объемные — с их помощью оживает мир писателя, который запирает сказки в стол.

Сцена из спектакля «Сказки на всякий случай».
Фото — архив театра.

Большой письменный стол — главный сценографический элемент. Вставленные в прорези картины с изображением улочек напоминают скорее Италию, чем Петербург, но появившаяся скамейка, узнаваемо парковая, из белых длинных реек, — точно питерская. Петербург опознаваем не только в разводном мосте, который и не слишком похож на Дворцовый или Троицкий, а в большей степени — в рефлексирующем ботанике-Авторе (Михаил Абрамов) в скучном свитере, который даже и Музу свою узнать не в состоянии. Она ему подсказывает, но все без толку: мифологическое существо, 4 буквы, последняя «а». У него получается — «мама».

Муза (Арина Юдинцева), случайно во время дождя попавшая к Автору, возвращает ему уверенность в необходимости сказок, наглядно их демонстрируя. Автор сопротивляется предъявлению своего творчества широкой публике — не из скромности или неуверенности, а от обиды. Когда у него брали интервью, то все время спрашивали: зачем вы пишете, кому нужны ваши сказки, и почему это именно сказки? Токсичность вопросов запоздало провоцирует в Авторе сопротивление: вернувшись домой, он начинает горячо полемизировать, перебивая и вопрос, и свой ответ. А Муза действием, буквальным предъявлением нам его текстов, доказывает необходимость сказки.

Сцена из спектакля «Сказки на всякий случай».
Фото — архив театра.

Режиссер и инсценировщик (он тут точно есть, хоть и не указан в программке) соединяют персонажей разных сказок в одно целое, в одну историю, как жителей города, приятных или не очень соседей. Раз заявленные персонажи возникнут в следующей сказке, как, например, мальчик на трехколесном велосипеде, который, стремясь к мечте, отбрасывает все лишнее — в частности, третье колесо, а потом и второе — и устремляется в Дали Неоглядные. Он, как и червяк, сквозной персонаж, «прошивающий» весь спектакль. Бабушка, о которой только упоминается в начале, снова появляется ближе к финалу, и мы тут же ее опознаем как уже хорошо нам известную личность. Герои не сразу предъявляют нам свои истории, а постепенно вовлекают в процесс.

Эпизод с червяком — динамичный, вызывающий сочувствие, сопереживание. Весь зал очень волнуется за белую нитку на двух палочках, которая может передвигаться, только подтянув к себе заднюю часть, а потом вытянув переднюю, и так далее.

Червяк спешит домой через мост в выдуманном городе прошлого, где не существует очевидных современных черт, где все лишено примет глобализации и общества потребления. Например, кто сейчас слушает радио из приемника, а не через интернет? Хоть и не далекое, но прошлое, скорее 70–80-е, когда было много времени для мечты и некуда было особо спешить, потому что застой, а перестройка еще не началась. Это мир до появления слишком броских, флюоресцирующих красок в одежде, мир, где самое яркое — это солнечное пятно. И художник спектакля улавливает именно это цветовое решение мира: дома стоят желтые, что в городе, большую часть года лишенном солнечного света, приятное дополнение. В мире прошлого внимание к незначительным деталям — очевидная ценность.

Сцена из спектакля «Сказки на всякий случай».
Фото — архив театра.

Вслед за писателем Клюевым создатели спектакля много значения придают улыбкам, скрипам дверей и окон, солнечным зайчикам. Клюев пишет свои сказки, тоскуя не по месту, хотя и оно имеет здесь значение, а по времени утраченного, не всегда беззаботного и уж точно не идеализированного существования, и пишет он свои сказки уже в 2000-х. Дворник здесь по-прежнему повелитель мира и гроза окрестностей. Режиссер ощутил эту ностальгическую ноту и поработал со временем и местом. Сказки без очевидного повода, морали, причины. Упражнение в пробуждении ностальгии по фантазии и способности сочинить занятную историю из мелочи, забытой на столе. В предшественниках Клюева — Ганс-Христиан Андерсен, а у режиссера получилось скорее в стиле Тоона Теллегена и Сергея Козлова.

РЕФЛЕКСИРУЮЩАЯ НОСТАЛЬГИЯ

Описывая постановки Шекспира, критик может быть достаточно зануден, разбирая, чем текст одного спектакля отличается от прочих. В «Ромео и Джульетте» КУКФО звучит перевод Щепкиной-Куперник, сильно сокращенный, плюс собственная импровизация. Но не это мне кажется важным. Актуальным остается вопрос: почему сейчас появилось так много «Ромео и Джульетт», а для этого спектакля — почему именно в такой системе кукол?.. Тут надо сказать, что вид персонажей выбран как будто из противоречия. В спектакле играют куклы комического репертуара, как из ярмарочных сценок «Панч и Джуди», одно из важных свойств которых — воскресать: в одной сцене их «убили», в другой они «воскресли».

Сцена из спектакля «Ромео и Джульетта».
Фото — Виктория Лавренова.

«Ромео и Джульетту» разыгрывают в петрушках, в куклах-перчатках или даже без перчаток, просто кистью руки в самых интимных сценах. Такая кукла, конечно, провоцирует смену жанра. Трагедия все время норовит обернуться комедией, за героями вереницей следуют смертушки в черных плащах с капюшоном и с косами. Предположу, что петрушки выбраны не только потому, что обладают удивительной подвижностью для боевых сцен, как написано в пресс-релизе. Соблазнительно для постановщиков поиграть с жанром и уложиться в один час, при этом сохранив смерть героев и высокий пафос романтической любви.

Замогильный юмор лишь оттеняет чувства удивительно носатых и милых героев. Все начинается на кладбище, где слышен глухой звук чумного колокола, жужжат мухи, летят куклы-перчатки, заполняя нижний помост своеобразного четырехуровневого вертепа. Убиенных много, они падают с характерным стуком и лежат бездыханными тряпочками внизу. Слуги Монтекки и Капулетти в чумных масках в живом плане затевают ссору и вот-вот порешат друг друга. Но чтобы драться, как раз и достают перчаточных кукол.

Сцена из спектакля «Ромео и Джульетта».
Фото — Виктория Лавренова.

Червяк, выползший на это пиршество, вдруг сообщает нам:

«В двух семьях, равных знатностью и славой,
В Вероне пышной разгорелся вновь
Вражды минувших дней раздор кровавый,
Заставил литься мирных граждан кровь…»

Именно его взгляд на события мы и увидим. Ссору слуг прерывает Герцог на коне в самой верхней части сцены, там, где, согласно вертепному принципу, находятся небеса. Он, конечно, божество, судя по низкому, приглушенному и недоброму голосу, и напоминает сразу всех богоподобных злодеев — от Дарта Вейдера из «Звездных войн» до Таноса из кинематографической вселенной Marvel. Персонажей много: кто-то выделяется своей огромностью, как Кормилица, кто-то в меру носат и глазаст, как Ромео. Джульетта в прозрачном платьице, не особо скрывающем руку кукольника, нежна и весела, очень подвижна, и она такая одна. Платья героев стилизованы под итальянские костюмы Возрождения (художник по костюмам Наталия Корнилова).

Сцена из спектакля «Ромео и Джульетта».
Фото — Виктория Лавренова.

Вертеп — основа сценографии — выступает как волшебная коробочка, и твой размер зависит от того, в какой его части ты появился. Нижняя часть — не только кладбище, но и место, удаленное от нас, и в нем персонаж теряет в размере добрую половину. Ромео, добирающийся к Джульетте снизу, из крохотной куклы на палочке вырастает в перчаточную. Поединок Меркуцио с Тибальтом происходит на двух уровнях, и в нижнем они становятся мало функциональными, но очень вертлявыми куклами на палках из традиционного вертепа. Брат Лоренцо по размеру ближе к Кормилице, которая выделяется на фоне тощих романтичных Ромео и Джульетты. Куклы как будто представляют разные типы жителей этой Вероны. Кто-то велик, объемен, кто-то мал и худ. Кого-то, как червяков, надо еще умудриться разглядеть. Персонажи не привязаны к этому месту действия: отправляясь в изгнание, Ромео выпадает из вертепа и просто уже сидит на плече своего кукольника под надписью «Мантуя». Актеров, играющих все роли — червяков, слуг, Герцога, Кормилицу, семейства Монтекки и Капулетти, Меркуцио, Тибальта, Ромео, Джульетту, Вестника, брата Лоренцо, Париса и шесть смертей — трое: Ольга Донец или Виктория Лавренова, Александр Лозицкий, Кирилл Смирнов. Им надо все успеть в этом очень динамичном и насыщенном действиями спектакле.

Сцена из спектакля «Ромео и Джульетта».
Фото — Виктория Лавренова.

В сцене бала, идущей под хит 90-х «What is love» Haddaway, мы вполне можем ощутить предчувствие праздника, веселья и беды, охвативших Ромео и Меркуцио, который отобрал костюм у «настоящей» смерти. И тоску, которая сопровождает Ромео в Мантуе под «Talk Show Host» Radiohead, впервые мной услышанную в 1996 году в фильме «Ромео + Джульетта» База Лурмана с Ди Каприо и Клер Дейнс. Кажется, ностальгия по 90-м, столь отчетливая в саунде этого спектакля, никак не проявлена в других его компонентах. Фильм Лурмана был слепком своего времени, схватившим поп-культуру мертвой петлей и навсегда запечатлевшим и дискотеки 90-х, и противопоставление напыщенного старшего поколения и искренних молодых. Спектакль КУКФО идет в связке с тем временем тотальной игры и модерна, с переиначиванием жанров, с иронией. Создатели спектакля ностальгируют по своим 90-м, не реконструируя их, а наслаждаясь фантазией, используя поп-культуру этого времени.

Если воспользоваться терминами Светланы Бойм из книги «Будущее ностальгии», то мы имеем дело с рефлексирующей ностальгией, где «печаль преодолевается не только посредством размышлений о своей горькой доле, но и через освобождение от стереотипов, игру и критическое мышление, выстраивающие новое будущее». Рефлексирующая ностальгия обращена в будущее, в отличие от ностальгии реставрирующей, которая стремится утвердить мир прошлого как прекрасный, неизменный, лишенный признаков распада, идеализированный. Оба спектакля в этом смысле отражают настоящее, в котором любят прошлое, но не стремятся его вернуть.