ТЕАТР СТАРОМОДНЫЙ, АКТУАЛЬНЫЙ, ВЕЧНЫЙ

Программа «Радуги-2017» обещала очень многое — и немало обещаний сдержала

Разочарование постигло, пожалуй, только в вечер открытия. Публика долго разбирала электронные устройства для синхронного перевода, долго рассаживалась на двух трибунах, выстроенных одна напротив другой по обе стороны от узкой игровой площадки-подиума, долго ждала начала… Длительное ожидание подогревало интерес. А в итоге постановка Авиньонского фестиваля, включавшая компактные версии двух пьес Эсхила («Прометей прикованный» и «Просительницы»), не произвела того впечатления, которое она, может быть, производит, когда играется в нетеатральном пространстве — в стенах старинного монастыря в Шартрезе. Самое интересное, что в оригинале спектакль Оливье Пи (худрука Авиньонского фестиваля) идет в два раза дольше, потому что состоит не из двух античных трагедий, а из четырех. Все те же три актера — Мирей Эрбстмейер, Филип Жирар и Фредерик Ле Сакрипан — играют еще и «Семеро против Фив» и «Персов». Роли они сменяют многажды, а вот стиль исполнения — высокопарную декламацию с аффектированной жестикуляцией — сохраняют почти без изменений. Постепенно с такой нарочитой игрой свыкаешься, хотя все-таки не можешь понять: зачем подчеркивать актуальность коллизий Эсхила с помощью столь архаичной, потрепанной актерской техники?..

«Прометей прикованный». «Просительницы».
Фото — Н. Кореновская.

Еще один спектакль международной программы тоже мог показаться на первый взгляд архаичным, старомодным. Государственный театр из Анкары привез «Записки из подполья», и способ взаимодействия турецких артистов с нашим сумрачным классиком поначалу просто шокировал, если не покоробил. На сцене вместо бледных, источенных душевными язвами героев Достоевского мы увидели полных жизни брутальных мужчин, разыгрывающих историю подпольного человека громко и ярко. Именно разыгрывающих: герой, который в исполнении массивного Мурата Чидамлы выглядит как опустившийся, спившийся барин, а не как бедный бывший чиновник, то и дело заставляет своих слуг (прежде всего импозантного Аполлона — известного актера Суата Караусту) представлять разные сценки из его прошлого. Этот любительский «театр в театре» сделан очень забавно, в стиле а-ля рюс. Трудно разобраться, сколько в этой постановке Эрдинча Догана иронии и игры «в Россию» (как, например, было в фильме «Анна Каренина» Джо Райта), а сколько — истинного незнания реалий, которые отражает повесть… Но спектакль постепенно снимает вопросы, отвлекает от сомнений. Чувство вины мучает героя, корежит, выворачивает наизнанку, и страдания малосимпатичного, расхристанного человека, как ни странно, вызывают зрительское сочувствие. Чрезмерность во всем — в неимоверной громкости голосов и музыки, в количестве примененных приемов — становится своеобразным отражением душевной жизни героя с его бесконечными надрывами.

«Записки из подполья».
Фото — Н. Кореновская.

Значительная часть лучших спектаклей «Радуги» была уже отрецензирована в нашем блоге и в журнале: томная, красивая «Гроза» Уланбека Баялиева (Театр им. Евг. Вахтангова), поэтичное, но несколько монотонное «Белое на белом» Даниэле Финци Паски, изящный и стильный «Корабль дураков» Дениса Бокурадзе (театр «Грань», Новокуйбышевск)… Кульминацией фестиваля стали показы «Трех сестер» Тимофея Кулябина (новосибирский «Красный факел») и «Кому на Руси жить хорошо» («Гоголь-центр»). Об этих работах, разумеется, тоже уже сказано многое, но вот что хочется добавить. Спектакль Кирилла Серебренникова был сыгран в большом зале «Балтийского дома» с таким переаншлагом, какие бывали уже много лет назад, когда привозили, скажем, «Отелло» Някрошюса. Восторженный прием был сейчас — в том числе — выражением солидарности петербуржцев, актом поддержки режиссера, подвергшегося грубым действиям со стороны правоохранительных органов, что, впрочем, вовсе не умаляет достоинств интересного, объемного сценического сочинения по поэме Некрасова, полижанрового исследования темы неизбывного русского рабства. Впечатляющая работа Евгении Добровольской в третьей части спектакля стала мощным эмоциональным и содержательным итогом всего действия. Вот, казалось бы, тоже старомодная актерская техника: выходит актриса и «просто», «по старинке» играет роль, никакого тебе постдраматизма — сплошной драматизм… Но старомодность старомодности рознь. Добровольская с ее огромным монологом крестьянки Матрены держит внимание тысячного зала и властно переводит спектакль с уровня злободневности к вечным темам, к постижению существенных вопросов бытия.

Силу впечатления от «Трех сестер» Кулябина трудно передать, так же как тяжело охарактеризовать этот спектакль несколькими фразами в беглом фестивальном обзоре. Экспериментом по переводу хрестоматийной пьесы на жестовый язык глухонемых суть работы режиссера, конечно, не ограничивается. Это только сложные и непривычные исходные условия игры. Дальше начинается длинное путешествие с героями, каждый из которых глубоко постигнут прекрасными актерами «Красного факела», очеловечен, одушевлен. Можно рассказывать буквально про всех, включая персонажей «второго плана» (их здесь нет на самом деле, потому что, как и у Чехова, это «группа лиц без центра»), — настолько нежно (вот такое слово выберу) каждый сочинен.

Среди безусловных лидеров «радужной» афиши — конечно, «Свадьба» Оскараса Коршуноваса, поставленная им в ОКТ/Вильнюсском городском театре. В основе — пьеса Б. Брехта «Мещанская свадьба», но если нет в руках программки, никогда не догадаешься, что исходный текст написан совсем не сегодня и не на литовском языке. Все персонажи, их облик и речь, узнаваемы и типичны. Способ актерского существования поначалу кажется фотографически точным, беспощадно разоблачающим убогое бытие нынешних «мещан» (то есть, самых обычных, среднестатистических городских жителей). Но постепенно сатира приближается к гротеску. Фантастический хаос, в котором тонет сценическая реальность, становится уже не только невероятно смешным, но и жутковатым. Блестящая, емкая и лаконичная работа — настолько же актуальная по форме и смыслу, насколько традиционная.

Подробнее о «Свадьбе» читайте здесь.

АХ, ЭТА СВАДЬБА

«Свадьба». По пьесе Б. Брехта «Мещанская свадьба».
Театр Оскараса Коршуноваса, ОКТ / Городской театр (Вильнюс).
Режиссер Оскарас Коршуновас.

У каждого театра должны быть свои «Энергичные люди». Таких привез вильнюсский ОКТ на фестиваль «Радуга». Литовские «энергичные» гости на «Свадьбе» не то чтобы очень энергичны. Но тяжелая пружина литовской свадьбы натягивается медленно, а, сорвавшись, ударяет больно. От Брехта, заявленного в программке, тут осталось немного. Только универсальная модель застолья, во время которого фасад благопристойности рушится, показывая малосимпатичные закоулки отношений.

А так — у героев литовские имена, привычки, социальность тоже современная литовская. Кто-то, например, работает на шведскую IKEA, а у кого-то по этому поводу есть к нему вопросы патриотического толка.

Но это — не главное. Главное — узнавание. Узнавание той самой свадьбы, «бессмысленной и беспощадной», с салатом оливье, танцами под группу «Руки вверх», приставаниями к невесте, выяснениями отношений и непременным мордобоем. И в то же время ты не знаешь, в какой момент гости начнут пить из горла, стол рухнет, маски будут сорваны, кому действительно будет «горько», и кто тот самый трикстер, который нарушит фальшиво-пристойный ход торжества.

«Свадьба».
Фото — Н. Кореновская.

Литовскую свадьбу празднуют узким семейным кругом. Сначала на сцену выскакивает шустрая, похожая на кузнечика девушка. Она пытается, что называется, завести зал: подпрыгивает, машет руками, подбирая русские слова, заставляет всех кричать «горько» и засыпать новобрачных рисом под «романтическую» музыку.

Далее расклад такой.

Похожая на боксера-тяжеловеса литовская мамаша жениха, с упорно сжатыми губами, через которые изредка просачивается что-то вроде «оливье» или «желе», марширует туда-сюда в кулисы или из-за кулис с очередной миской. Отец невесты, всклокоченный «хуторянин» в домашних тапках, рассказывает решительно никому не интересные истории про никому не интересных родственников, в частности, про Леонардо, но не того, который «утонул на Титанике», а того, который «умер от энцефалита». Сексуальная подруга невесты с мужем-занудой то и дело поправляет все время задирающееся платье-трусы и флиртует с соседом. Сосед же, интеллигентного вида очкарик, вовсе случайно оказался на свадьбе, но в какой-то момент очутится с сестрой невесты (той самой, что бегала с рисом) под столом, из-под которого та выползет растрепанная, но весьма довольная. А друг жениха, «массовик-затейник» в рубашке, расстегнутой до пупа, будет тискать невесту по углам и, конечно, нарвется на неприятности.

Ну и жених с невестой (как выяснится потом, беременной), самые тихие, самые скучные, самые трезвые.

В этой мутной взвеси пьяных бормотаний, тайных хватаний за интимные места под столом, плясок под «Руки вверх» и лирических завываний постепенно обозначаются конфликты: поколенческие, семейные, социальные. И уж конечно гости в какой-то момент договорятся до того, что «раньше было лучше, потому что люди были добрее», «но зато нам разрешили церковь теперь».

Универсальная картина праздничного застолья в спектакле Коршуноваса живет и дышит за счет филигранно решенных «частностей» — деталей, в которых актеры ни разу не врут. И куда важнее сольных выходов отца или друга жениха то, что происходит на втором плане: переливы реакций, микроотношения, в которые вступают гости, когда внимание сосредоточено на «тостующем», когда все эти касания и переглядывания как бы не видны глазу. У спектакля очень смешной текст, очень точные речевые характеристики и репризы, которые, видимо, меняются в зависимости от того, в каких условиях и какому зрителю его показывают. То есть место и время обыгрываются по-разному.

Так, дико смешную интермедию на тему «любите ли вы театр так, как любим его мы, литовские артисты», конечно, разыгрывают для нас, фестивальных зрителей, совершая молниеносный выход из обывательского, персонажного плана. Один гость расскажет, что 13 раз видел «Дядю Ваню» Туминаса, а другой, бодро сыпля терминами, во всеоружии театроведческой терминологии ответит, что ему не нравится такой театр с «четвертой стеной», в который он «не вовлечен», и что он сторонник «перформативных практик».

А сорвется самый интеллигентный гость (Кестутис Сисенас), чьи нудные поздравительные спичи все время злобно обрывает жена в обтягивающем платье. И это тот самый момент, когда долго терпевший человек становится страшен. Именно благодаря этому гостю свадьба пройдет ту точку невозврата, какая есть у всякой свадьбы. И мгновенно отрезвевшие от страха гости будут слушать — и про то, что «я столько работаю, что у меня даже нет сил бить ее», и стихи про «литовскую березу», которые вдруг звучат и нежно, и смешно.

Выпроводив гостей, новобрачные будут убираться, а молодой муж нудеть о том, во сколько обошлось платье. И вот тут жена сорвется, заплачет. Потому что нигде не встретишь столько нелюбви, сколько на свадьбе, бессмысленной и беспощадной.