Режиссер Юрий Александров поставил в театре «Санкт-Петербург-опера» действо на злобу дня — оперу-митинг «Крым», в основе которой опера «Севастопольцы» Мариана Коваля.

В последние годы одним из лейтмотивов речей Юрия Александрова на встречах с журналистами была мысль о недостатке диалога со зрителем, понимания. Режиссер постоянно твердил о том, что ему хочется знать, доходит ли его творчество до публики, в интересном ли современнику направлении он движется. Намекал на ослабевающий интерес критики к творчеству руководимого им театра. Он ставил «Бориса Годунова» Мусоргского про Бориса Ельцина, «Синюю Бороду» Оффенбаха о проблеме долгостроя, а «Чио-Чио-Сан» Пуччини — о тяжелых временах в Японии после ядерных взрывов в Хиросиме и Нагасаки. Совсем недавно его обновленная версия «Пиковой дамы» Чайковского о тяжелом наследстве российской истории вызвала шквал негативных эмоций критики после премьеры в московской «Новой опере». И все благодаря тому же желанию быть услышанным и понятым.

Возникало ощущение, что Александрову невероятно тесно в условиях обветшавшего жанра классической оперы, которая будто мешала ему высказываться до конца. И вот случай наконец представился. Так называемая опера «Крым», в которую перелицевали «Севастопольцев» Коваля, кажется, стала своего рода кульминацией этого желания. Если прежде опусы Юрия Александрова оставались на территории искусства, не нарушая благословенных конвенций музыкального театра, то «Крым» эти границы резко нарушил.

Опера «Севастопольцы» Коваля (1907 — 1971) благополучно забыта всеми, даже авторами училищных и консерваторских учебников. «Кто такой Коваль?» — такой вопрос если и могли задавать, то лишь на защите какой-нибудь искусствоведческой диссертации, связанной с непростым временем искусства сталинской эпохи. Достаточно того, что Коваль, уроженец Ленинградской области, обладатель Сталинской премии, полученной в 1943 году (которую передал в Фонд обороны), находясь на посту редактора «Советской музыки», очень активно приложил свою руку к травле Шостаковича.

Детская опера Коваля про семерых козлят какое-то время назад шла на сцене Театра петербургской Консерватории. И вот настал час «возрождения интереса к творчеству». В программке премьеры ее составители не пожалели места, чтобы рассказать зрителям об этих и других красноречивых фактах, среди которых написание Ковалем как лидером «пролетарского» направления таких сочинений, как «Звезды Кремля», «Поэма о Ленине».

На поверку музыка «Севастопольцев» оказалась не хуже, а может, даже и лучше иных образцов продукции подобного жанра, выпускаемой в те годы в немалом количестве. В ней чувствуется прочная связь и с «Князем Игорем» Бородина, и в немалой степени с Прокофьевым, о «Войне и мире» которого в «Крыме» сильно напомнил первый женский дуэт сестер милосердия Наташи (по имени героини Толстого) и Ануш. Вся эта опора на традицию обильно сдобрена прочной связью с массовой песней, куплетная структура которой пронизывала многие эпизоды.

Эту музыку, как и многую другую, писавшуюся на злобу дня и потому оставшуюся за бортом истории, можно анализировать сегодня хотя бы с точки зрения антропологической — чтобы понимать, каким воздухом дышали люди той поры. В конце концов оборона Севастополя — действительно героическая страница истории страны. Но эмоциональный режиссер явно перегнул палку с патриотическими эмоциями и внезапным желанием прославить подвиг «отцов и дедов», ибо Крым-то как раз, к счастью, живет сейчас без войны. Но перед началом спектакля в театре эксплуатировали риторику именно времен Великой Отечественной, пустив в записи популярные песни той поры.

Театр, решивший продемонстрировать свою гражданскую позицию, не стал напрягаться и искать сочинение признанного гения, он взялся за продукт жизнедеятельности соцреалистической эстетики. Получился образец агитационного искусства, созданного «шершавым языком плаката» вперемешку с привычными штампами: все броско, прямолинейно, понятно и «доступно массам». Действо устроили в центре зрительного зала особняка фон Дервиза, ряд стульев перенеся на сцену, ряд — оставив в зале. Персонажи выбегали на центральный «пятачок», под их ногами была карта Крыма, в результате чего зрители оказывались «в гуще событий».

В режиме историко-политического дайджеста экспрессивно пронеслись три эпохи: Крымской войны со стариком-басом, похожим на философствующего старика-заключенного в «Катерине Измайловой» Шостаковича, эпизоды Второй мировой с мирным вальсом в парке, вражескими налетами на Севастополь, перестроениями моряков и бьющейся в панике толпой современных беженцев, протягивавшей руки к зрителям первых рядов. В картинах, связанных со Второй мировой, главным был образ убитой горем Матери в проникновенном исполнении Елены Еремеевой.

Все артисты исполняли свои роли очень прочувствованно, доводя эмоции до плакатной крайности, рьяно ведомые оркестром под управлением Максима Валькова. Чтобы перелицовка «Севастопольцев» в «Крым» прошла убедительней, между музыкальными номерами были размещены не менее плакатные стихи, сложенные Натальей Черниковой. Их на пределе выразительности читал человек в сером костюме. Именно к нему устремились дети беженцев в исполнении артистов детской студии «Синяя птица» с призывом спасти их от врага.

На потолок проецировалась хроника, включая самые свежие кадры с новыми украинскими лидерами, и прочая, и прочая. Юрий Александров, в запале сравнивший себя с Шостаковичем, писавшим Седьмую симфонию в блокадном Ленинграде, посетовал, что прежде ему не доводилось работать в таком жанре-митинге. Пожалуемся и мы, что прежде нам не доводилось писать о премьере, которая хотела быть больше чем премьерой, используя чужое горе.

Завершалось же все песней… Вано Мурадели «Легендарный Севастополь», начало которой напомнило знаменитую песню о веселом ветре Дунаевского. Молчащие артисты театра, рассаженные в первом ряду, выводили зрителей в центр, чтобы создать хор единомышленников, чеканящих: «своих нигде мы не бросаем никогда. Клянемся жизнью — Да!», отвечающих «заокеанским козням — нет!» и «Не сломит нас ни ложь, ни клевета, за нами — правда! Да! Да! Да!»

На днях будет сыграна премьера «Войны и мира» Сергея Прокофьева в Мариинском театре, где режиссер Грэм Вик представит свой новый, нервный и взвинченный взгляд на вечную тему.