«Скупой» Ж. Б. Мольера.
РАМТ.
Режиссер Егор Перегудов, сценография Алексея Вотякова.

Недавно в разговоре с молодыми режиссерами посоветовала им ставить Мольера. Но, назвав имя классика, я тут же мысленно пожалела о сказанном. Чего соваться к молодым людям с этими гениальными, конечно, но весьма непросто ложащимися в рифму нынешним временам текстами? А в ответ услышала, что, дескать, мечтают как раз о Жане Батисте, да притом не о «Тартюфе» или «Дон Жуане», но о комедиях-фарсах. Правда, это были «женовачи», у которых воспитана потребность в классической литературе, для которых это так же естественно, как современный стиль жизни и современный способ театрального высказывания, у каждого, кстати, свой.

Егор Перегудов, поставивший в РАМТе «Скупого», один из «женовачей». Его спектакль наполнен такой любовью к театру Мольера, к жанру комедии положений, к переодеваниям и курьезам, парикам и канделябрам, экзотическим персонажам и искусству притворства, что даже удивительно — откуда взялось? Откуда вместо деструкции дух и даже буква? Вместо отрицания наследование, причем, скорее не «отцу» Сергею Женовачу, а «деду» Петру Фоменко. У Перегудова в «Скупом» и эмоциональный регистр выше, чем у Женовача в «Мнимом больном» (Малый театр), спектакле тонком, будто писаном акварельной краской. И игра здесь идет тотальная, какую любил устраивать именно Фоменко.

Молодой режиссер, конечно, заигрывается. Симптом обычный, человек увлечен, и его несет, и жалко каждой придумки, и хочется впихнуть все-все-все, и нет ни сил, ни опыта, чтобы заняться самоограничением. Но Перегудов даже заигрывается исключительно по мольеровским правилам, и это важный момент. Вот дети и слуги, дурача близорукого Гарпагона, рядятся в невероятные костюмы, изображают стариков и старух, вот сам Гарпагон, доверившись совету жуликоватой Фрозины, нацепляет седую бороду, скрючивается и шаркает ногами; вот, наконец, в финале на сцене вспыхивают огненные шутихи. Вот большой плюшевый крокодил, явно приобретенный в соседнем «Детском мире», и это мягкое, податливое «животное» то падает с колосников, то играет роль лопаты, бутылки и вообще чего душе угодно. Все это абсолютно в духе и площадных фарсов. Да, в общем, романсы и рок-метал, танцы, и акробатика в том же духе. Перегудов ведь не просто решает сопроводить старую историю современной рок-музыкой: это в самой пьесе молодые силы играют, целый новый мир кипит, и все наезжает на мирок Гарпагона, внутри которого душно и темно, как в кубышке с деньгами. К слову, в спектакле возникает и «Кубышка», античная комедия Плавта, из которой Мольер позаимствовал сюжет своего «Скупого»! Этот театр в театре, разумеется, смешон, доморощенные «артисты» всовывают ноги в котурны, как в шлепанцы, и топорно произносят текст. Вообще-то перед нами сто пятьдесят восьмой вариант «Пирама и Фисбы» из шекспировского «Сна в летнюю ночь». Но в этом случае фокус в том, что сцены из Плавта по случаю своей предполагаемой свадьбы с юной Марианной режиссирует… сам Гарпагон! И делает он это с таким профессиональным тщанием, с таким серьезом! Вот так зануда и скряга!

Сцена из спектакля.
Фото — архив РАМТа.

Алексей Блохин играет Гарпагона категорически нехрестоматийно. Перед нами очень неожиданный скупой, с двумя разными личностями: одна творческая и, возможно, даже не лишенная дарования, а другая унылая и заскорузлая. Этакий артистический крокодил. Скупердяй в нем совершенно одномерен. Но насквозь театральный человек готов к мгновенным превращениям, азартен, пластичен, музыкален. И все это один и тот же Гарпагон, невысокий, худой, очень легкий, совсем не представительный, единственный в спектакле одетый в некое подобие мольеровского костюма. Остальные вообще не привязаны к эпохе, и ростом выше, и моложе. Гарпагон-Блохин, конечно же, играет тему одиночества своего героя. Пусть сам виноват, пусть скопидом, самодур, но вокруг бушует молодость, бьет ключом жизнь, в которой он ничего не понимает, и которая к нему очень жестока. Беднягу жаль, тем более что он — Артист. Дети Гарпагона, дюжий Клеант (Роман Степенский) и рыжая бестия Элиза (Александра Розовская), казалось бы, должны вызвать сочувствие, но вызывают неприятное подозрение, что их волчья хватка может оказаться куда опаснее папиной жадности.

Отменяя обличение человеческих пороков, Перегудов ставит спектакль о театре и игре, об эфемерной сути тех, кто привык менять личины, о призрачности жизненных стереотипов. Театральная игра и есть главный смысл спектакля, его сквозная тема, оформленная в сегодняшние интонации. Михаил Шкловский, Александр Девятьяров, играющие слуг, Рамиля Искандер (Фрозина), Дмитрий Кривощапов (Валер) выдают гэги, но делают в современной комической манере. Рамтовские актеры играют с упоением и при этом совсем не жмут. Они ловко мешают наив с притворством и, как положено по жанру, «представляют», но не грубо, изящно. Режиссер, как уже было сказано, влюблен в мольеровскую атрибутику, однако вовсе не в пыльный реквизит, но в современную игру с ним. Не деструктивную, не презрительную, и не восторженную, а теплую, ироническую. Чего стоят одни букли, сделанные из стянутого ниткой плюша! Остроумные подделки париков (очередное чудо дизайна художника по костюмам Марии Даниловой, когда все эрзац, зато смотрится) спускаются с колосников прямо на головы персонажей. Только герои нахлобучили несусветные парики, как тут же узнали друг в друге отца и сына. А до этого — никак! Театр во всем своем бесстыжем, простодушном вранье претендует на все, даже на устройство личных судеб! Зрители сидят по обе стороны простого деревянного помоста (художник Алексей Вотяков), где играют пьесу. А рядом с помостом гримировальные столики, и там в ожидании своего выхода сидят актеры, молча наблюдая за превращениями коллег. Блохин, еще не ставший Гарпагоном, выносит собственный портрет и расспрашивает о нем столпившуюся у сцены «публику». Ответы противоположны, зависят от заведомого знания, или незнания, или впечатления, или предвзяты, или взяты с потолка, и одна только игра свободна от предубеждений.

Сцена из спектакля.
Фото — архив РАМТа.

Кто он, этот Гарпагон, не знает и он сам. Обманутый жадина молча одевает на палец своей несостоявшейся невесте Марианне (Дарья Семенова) перстень, который еще минуту назад никому бы не отдал под страхом смерти. В спектакле много таких вспышек чего-то щемящего, подспудного, намекающего на то, что и счастье было так возможно, и пьеса под названием «жизнь» могла быть написана иначе. Жаль, игровой водопад сносит и затопляет тему, которая придала бы спектаклю гораздо больше смысла. А все же обаяние этого «Скупого» сильно. Давно уже не видывала комедии, где не громкий звук, жирная краска, ужимка и прыжок заставляют публику ржать, но упоенная современная игра в старого автора и в его мир позволяет ей смеяться по-настоящему.