О Первом театральном фестивале «Ружье Чехова»

Удмуртский Глазов — местечко совсем небольшое (немногим более восьмидесяти тысяч населения). Но в этом маленьком, уютном «городе атомного присутствия», то есть с предприятием профильной промышленности, есть не только свой легендарный театр «Парафраз», но и — теперь — свой театральный фестиваль. Называется он вполне драматургично: «Ружье Чехова». По легенде, именно в Глазове родилась Ольга Книппер-Чехова.

Глазовский зритель — особый, активный и внимательный. Я не делала статистических замеров — но их проводит глава театра «Парафраз» Дамир Салимзянов. После продажи 7–12 тысяч билетов спектакль снимают с репертуара: весь зритель уже посмотрел. Глазовский театр давно уже точка театрального туризма, на спектакли приезжают автобусами, но, тем не менее, в названных цифрах — все равно очень большой процент заинтересованной местной аудитории. Получается, что в среднем очередную премьеру смотрит каждый десятый житель Глазова. А это очень много! Театр тут, и правда, еще одно из градообразующих предприятий.

Дамир Салимзянов, драматург и режиссер, в представлении не нуждается, как и узнаваемая уютная и ироничная эстетика его театра. Но нужно сказать, что Дамир родился и вырос в Глазове, здесь прошел путь становления в театре — чтобы стать его строителем. Сегодня «Парафраз» — это авторский театр, чье лицо определяется творческим почерком Салимзянова и цельной, энергичной и органичной труппы. Труппы, которая может и удмуртского говорка дать, и поразить эксцентрикой, и выйти на высокую трагическую ноту.

Идея театрального фестиваля тут зрела давно, воплотить ее помогли Росатом и его Топливная компания «ТВЭЛ». Постепенно сформировалась концепция фестиваля. Во-первых, и это принципиально: он не конкурсный. Во-вторых, он включает драматургическую лабораторию. В-третьих, в этот раз в афише «Ружья Чехова» были преимущественно спектакли атомных городов.

В Димитровграде раньше (в 2011–2019 годах) несколько раз прошел форум «Театральный АтомГрад», однако в целом фестиваль атомных городов — не самая плодотворная идея. Атомный город — это, как правило, город закрытый: с одной стороны, среди населения традиционно высок процент технической интеллигенции, с другой — неизбежна культурная изоляция. А на театр, искусство легкое и кочевое, изоляция влияет не лучшим образом.

Тем интереснее было посмотреть фестиваль «Ружье Чехова», афишу которого сам Салимзянов отбирал согласно возможностям сценических площадок Глазова. Например, «Парафраз» находится в здании бывшего кинотеатра, что, конечно, сильно ограничивает возможности сцены.

За четыре дня фестиваля зрители увидели девять спектаклей. Были в программе и спектакли, проверенные временем (например, блестящее самоироничное «Предложение» театра «Наш дом» из Озерска), и более новые, но уже имеющие фестивальную историю, такие как «Старик и море» Новоуральского театра (текст Светланы Баженовой, постановка Петра Незлученко). Из ТЮЗа Заречного привезли «Барышню-крестьянку», которую Егор Чернышов поставил в своем узнаваемом стиле: монохромная, формально отточенная история, напоминающая изящный шахматный эскиз. Из Северска приехала «Утиная охота» в постановке Юрия Попова — горький пасквиль на бессовестных тунеядцев.

Самыми интересными и неожиданными для меня стали постановки хозяев. При всей известности «Парафраз» остается театром, о котором не очень много пишут. И это хочется исправлять.

ЗОЛОТАЯ ТЕЛКА

«Мишенькины сны». Д. Салимзянов, по мотивам пьес А. Н. Островского.
Театр «Парафраз» (Глазов).
Режиссер Дамир Салимзянов.

Открывали фестиваль «Мишенькины сны» — вольная фантазия Дамира Салимзянова, драматурга и режиссера, на темы бальзаминовской трилогии Островского. О чем только ни ставят эту комедию (или ее части), но Салимзянов сделал ее историей о низвержении негероического героя в глубины коллективного бессознательного. Хеппи-энд подарен Мишеньке Бальзаминову совершенно случайно. Если этот энд вообще хеппи.

Этот спектакль — набор культурных кодов, разнородных пространств, по которым герой путешествует, как по кругам Ада.

Общей рамкой для трех колец сюжетной спирали становятся чудесные сновидения Миши. В романтически-фольклорных грезах Бальзаминов (Сергей Горбушин) предстает Гвидоном, а его невеста-мечта — Царевной-лебедью: в кокошнике и дымке. Чудесная дева обещает не только любовь, но и — что для героя особенно важно — отдать ему свои «миллионы, жемчуга, брильянты, лошадей».

Миша — комический вариант байронического героя: он завивает кудри, у него «очень много вкусу»: «Я знаю, что мне к лицу. Голубой плащ на черной бархатной подкладке. Как мне, маменька, голубой цвет к лицу!» Своих невест Мишенька, не имеющий ни богатства, ни стати, подкупает именно этим качеством: романтичностью, то есть пылкими взорами и модным узким костюмом.

Сваха Говорилиха (блестящая роль Любови Бёрдовой) — тоже персонаж вполне фольклорный: она сыплет прибаутками и не прочь выпить. Она в кокошнике и летных очках: этакая позитивная Баба-Яга, которая явно припарковала за углом ступу.

Из традиций народной комедии происходит блестящий эксцентрический образ могучей Матрены, созданный Сергеем Фефиловым.

Однако миры спектакля не ограничены фольклором и романтикой. Салимзянов проводит героя по различным зонам нашего культурного кода. И из первого сна Мишеньку вытаскивают ниндзя: привет, девяностые! Стиль девяностых продолжается в семье Ничкиных: здесь изнывающие от истомы и жары девчонки, как и мать (яркая роль Анны Сабуровой), оказываются одеты в костюмы чирлидерш. Братец Нил Борисыч (Владимир Ломаев) — типичный хозяин мира, олигарх, при свите из вышибал и утрированно глупых «мисс», и он легко раздает красоткам не только деньги, но и нефтяные вышки. Бездельнику Мише нечего противопоставить законным упрекам дяди-олигарха. Дикий капитализм не готов делиться, даже с романтиками в голубых галстуках.

При этом диалог Миши и Капочки (Алена Нефаева) при всем утрированном комизме обнаруживает драматичное одиночество этих героев: пусть она просто глупа, а он жаден, но на какой-то момент верится в возможность их диалога и, чем черт не шутит, счастья.

Если первые сны Миши скорее утопичны, то далее они все более тревожны. И вот герою видятся уже не одна, а шесть невест в красных платьях, соблазнительные и страшные разом. После их изнурительного танца в центр выплывает «золотая телка»: золотистое подвенечное платье, увенчанное коровьей головой, как воплощение истинных мечтаний Мишеньки, для которого, как мы помним, «все богатые невесты красавицами кажутся».

И снова — любовное томление. Любовное ли? В доме вдовы Антрыгиной царит декадентская среда: подруги Анфиса (Марина Алиева) и Анна (Ксения Волкова) с их стилизованными костюмами, завитыми каре и длинными мундштуками — пародия на дам Серебряного века. Играет им на клавишах пьерообразная саркастичная Машенька (Светлана Московкина), то и дело посягающая на четвертую стену. Салимзянов ядовито смеется над модой на декаданс и авангард: так здешний донжуан Устрашимов (Евгений Иванов) оказывается опереточным героем в цилиндре и плаще, который соблазняет томную вдову стихами Хлебникова.

Если олигарх раскрыл материальную несостоятельность Бальзаминова, то декадент Устрашимов — культурную пустоту: будучи лишь пародией на романтика, Миша не может даже прочитать дамам интересных стихов.

Особое место в структуре истории занимает мать Миши с мужественным именем Павла Петровна (Елена Рыжикова). Поначалу она кажется воплощением фольклорного образа мудрой матушки (недаром она пытается научить Мишеньку французскому). Островский упоминает, что она все время «с чулком», что-то вяжет. Салимзянов утрирует: героиня появляется с чулками, набитыми ватой и сшитыми между собой, — и постепенно становится понятно, что, расстроенная Мишиными матримониальными неудачами, она вяжет ему девушку. С одной стороны, этот кадавр без головы, но со всеми любовно вывязанными деталями, очень смешон, а с другой — страшен. Очевидно, что Павла Петровна творит что-то вроде Голема; но не так ли же появился и Миша?.. Может, он поэтому такой… «недопесок», как бросит следующая невеста.

Последний аккорд трехчастного сватовства выступает как кульминация. Сестры Пеженовы оказываются заключенными, буквально зэчками в оранжевой робе (протеистически преображенные Мария Алиева и Ксения Волкова), а вдова Белотелова (Александра Конькова) — почти неподвижным идолом в гипертрофированно огромном свадебном платье. Она статичнее Обломова: кажется, и в душе ее все окаменело. Когда эта невеста добывает себе таки жениха, это выглядит как деяние плотоядное. И бедный романтический Мишенька в блэкфейсе (ведь он тут переодет башмачником) — уже не столько герой, сколько жертва.

Матримониальные мечтания Бальзаминова разворачиваются у Салимзянова в по-гоголевски фантастичную и по-пелевински мультикультурную историю о том, что жизнь есть сон — и сон этот вполне может оказаться кошмаром.

БРОСИТ РЫБАК НА БЕРЕГ ВЗГЛЯД

«Звезды капитана Михкеля». Д. Салимзянов, по мотивам рассказов Ю. Смуула.
Театр «Парафраз» (Глазов).
Режиссер Дамир Салимзянов.

Одной из последних в афише фестиваля была показана премьера моноспектакля Александра Владыкина «Звезды капитана Михкеля».

Эстонский писатель Юхан Смуул написал цикл рассказов «Монологи Михкеля» — побасенки старого капитана рыбацкого судна. Дамир Салимзянов создал на основе этих рассказов монопьесу, в центре которой, как в средоточии шторма, лежит древнее и последнее основание трагического жанра: конечность человеческой жизни.

Монолог старого капитана читает Александр Владыкин, из которого выходит очень обаятельный удмуртский прибалт. Его морская форма — белая, словно вываренная в кипятке бурь: бушлат, грубый свитер, заломленная наверх потрепанная рыбацкая шляпа. Капитан Михкель — усталый брутальный мужчина — говорит с кем-то важным. По мере разговора он постепенно становится и нежным, и смешным, и ребенком, словно спускаясь в сокровенные глубины личности. И увлекая нас за собой.

Говорит он с Добрым Заступником Моряков. Капитан произносит смиренно: «Каждый, кто выбирает себе жизненную дорогу через море, через скрип мачт и рыбный запах, каждый знает — однажды он встретится с Добрым Заступником Моряков».

Господь ли это? Большой ли всеобщий Бог? Или тот всеведущий страж, который является только рыбакам и только их приводит в обитель морских волков?..

Довольно рано становится понятно, что монолог этот — предсмертный. И что разговор о своей жизни превращается не то чтобы в отчет, но в осмысление того, что было самым главным.

Были важны морская соль, и борьба со штормами, и корабельное братство, и мужское дело, и ответственность капитана. Но значимее оказываются простые вещи. Хоровой праздник в селении. Любовь к девушке — потом жене. Рождение сыновей, а еще — внучки. Не то, что ведет нас в море испытаний и бурь, а то, что выводит из них на берег. «Каждый человек, ради которого жить дальше хочется, к которому из любой передряги вернуться хочется, — это тоже леер… Сначала родители… Потом новые леера появляются. Друзья… Любимая… Лийна… Дети… Главное дело — суметь на свой корабль вернуться. Сам я три раза тонул. Но каждый раз на свой корабль возвращался».

Плавание все равно однажды закончится. И Михкель не довезет до внучки азбуку.

Попадем ли мы после смерти в то же место, где и наши любимые? Сможем ли мы наблюдать за дорогими нам живыми? Этими вопросами капитан Михкель озадачивает зал. Под ногами его — канаты. Он стоит среди силуэтов срезанных лодок, которые образуют три стрельчатые арки: почти собор. При желании собор можно увидеть в чем угодно.

И мы понимаем, что Дамир Салимзянов предлагает нам представить мир, в котором не так уж разграничены живые и мертвые, моряки и их жены, деды и внучки. В котором возможно невозможное пожелание: «Дай ему бог здоровья на том свете!»