Скончался сэр Том Стоппард — великий. Классик. Ведущий драматург Великобритании, а, возможно, всего европейского мира. Более полувека он задавал тон цивилизованному театру — с тех пор как написал «Розенкранц и Гильденстерн мертвы». Принадлежал к числу немногих авторов, в честь которых, как пишут «источники», в Оксфордском словаре английского языка существует отдельное прилагательное — stoppardian («стоппардский»). Он был Командором ордена Британской империи (1978), Рыцарем-бакалавром (1997), кавалером Ордена Заслуг (2000), лауреатом Премии Дэна Дэвида (2008) и Императорской премии (Япония, 2009). Он был Почетным доктором Оксфорда (2013), Йеля, Кембриджа и других университетов. Он сделал новый перевод «Чайки»… Три «Оскара» и пять «Тони» (или наоборот?). Нет, кажется, ни одной награды, обладателем которой не был бы сэр Том…

Том Стоппард..

Все эти сведения о Томе Стоппарде, которым стал еврейский мальчик Томаш (семья бежала из Чехии от фашистов и тем избегла участи всех других родственников, погибших в Холокост), вы легко найдете в открытых источниках. Или прочтите Ольгу Варшавер, которая много переводила Стоппарда и писала о нем в нашем блоге, когда сэру Тому стукнуло 85

Но я-то сейчас про другое.

Про человека, который поселил меня в свой мир и оставил жить там, в поместье Дербишир — где происходит действие «Аркадии». И не только меня, а очень многих, как Чехов — в доме Прозоровых и усадьбе Войницких. Он дал мне для жизни вторую реальность, которая важнее первой. Не правда ли, кидая монетку, мы не можем теперь не чувствовать себя Розенкранцем и Гильденстерном?..

А теперь он умер — драматург, цитатами которого многие мыслят и говорят, и я в их числе: словами великой «Аркадии».

К. Лавров, М. Дмитревская, Е. Невежина, Е. Гамберг, Т. Стоппард, Э. Цеховал. Рига.
Фото — архив Марины Дмитревской.

Он, Стоппард — единственный после Чехова (а сэр Том любил Чехова), с героями которого я бесконечно себя отождествляю. То ты леди Крум, то Септимус… Только что я попросила написать о Стоппарде Катю Гороховскую, изумительно игравшую когда-то Томасину в «Аркадии» БДТ, гулявшую, как и я, с ним по берегу Балтийского моря в Юрмале, — и получила записку: «Это наше с Вами навсегда… Но я со вчера подбираю слова и не могу. Он настолько больше меня, я только знаю, что с каждым годом и с каждой переменой в жизни я все больше и глубже погружаюсь в пьесу „Аркадия“, начинаю понимать смыслы. Не смогу ничего написать. Послезавтра мне надо сдать сказку на французском и довязать две сумки и три корзины. Другая совсем жизнь, а может, и наоборот. Я теперь Валентайн, сижу в деревне, сбежав от шума, и изучаю куропаток…» То есть, Катя сейчас, в эту минуту, где-то там — Валентайн… А я, наверное, Септимус Ходж, успокаивающий себя каждый день тем, что «мы словно пyтники, котоpые несyт в pyках всю свою поклажy, — что выpоним мы, то подбеpyт идyщие за нами. Пyть долог, а жизнь коpотка. Мы yмиpаем в пyти, но пyть лишь один, так что ничего не исчезает. Утpаченные пьесы Софокла дойдyт до нас по частям, или кто-нибyдь напишет их на дpyгом языке…».

Е. Гороховская, Т. Стоппард, М. Дмитревская.
Фото — архив Марины Дмитревской.

Так всю жизнь мы и перекликаемся паролями Стоппарда… И он нам не чужой, потому что мы были знакомы, встречались в Риге на его фестивале, устроенном в 1997-м Евгением Гомбергом и Эдуардом Цеховалом, он смотрел спектакль Эльмо Нюганена по своей «Аркадии».

Эта пьеса — модель мира, где за стенами чистой залы — весенняя грязь, канавы, где, очевидно, интеллектуальным диспутам должно вторить блеяние овец (если уж название — «Аркадия»). Живая жизнь, природа окружают интеллектуальные «разборки» героев. Флирт, секс, влюбленность, любовь движут развитием наук, науки бессильны перед поэзией, любовью и сексом… Он удивительно умный, не интеллектуальный, а именно умный драматург и человек, сэр Том Стоппард, и его «Аркадия» не может быть вычерпана до конца ни одним спектаклем, как любая выдающаяся пьеса. Она идеально соответствует концепции М. Чехова, делит мир на «тело», «душу» и «дух», строится по принципу «борьбы атмосфер» и может быть воплощена на пограничье театра интеллектуального, располагающегося в непривычной для русской традиции системе координат, — и психологического…

М. Дмитревская и Т. Стоппард.
Фото — архив Марины Дмитревской.

Играть перед Стоппардом, автором-классиком — это было сравнимо, пожалуй, только с поездкой раннего МХТ к А. П. Чехову… А он был олимпийски спокоен и приветлив.

Мы ходили по берегу залива и разговаривали… «Ваше общество как бы трехслойно: наверху — политики и чиновники, которые давят на огромный нижний слой пассивного, ничего не решающего, лишенного общественного сознания крестьянства, — говорил Стоппард, очевидно, имея в виду то, что мы сейчас называем „население“. — А между этими слоями — тоненькая-тоненькая прослойка интеллигенции. Она зажата будто прессом, но поразительно, как при этом слышен голос каждого, способного говорить. Этого не было и нет в демократическом, либеральном обществе. Определенно, роль художника у вас много выше и значимее». Положительно, тогда он верил в русскую интеллигенцию. И собирался приехать в Петербург еще потому, что заинтересовался историей отношений А. А. Ахматовой и сэра Исайи Берлина. Познание, видимо, действительно влечет его. В Риге Стоппард посетил дом, где родился Берлин — известный либеральный мыслитель, с которым он так и не решился встретиться при жизни. «Берлин звал меня, но кто я такой, чтобы общаться с ним? Он был чрезвычайно скромен и считал, что его личность преувеличена. Теперь, когда я здесь, в Риге, я испытываю нечто подобное. Кто я такой?» — говорил драматург, в тот момент пожалованный титулом сэра и семь лет подряд подтверждавший «титул» лучшего драматурга Великобритании.

Т. Стоппард с А. Фрейндлих, игравшей леди Крум в спектакел БДТ.
Фото — архив Марины Дмитревской.

В Петербург он так и не приехал, дорога его пролегла в Москву, и русским его домом стал РАМТ. Увы, я сыграла в этом отдельную роль… После знакомства в Риге он прислал мне «Берег утопии», хотел, чтобы БДТ взялся за пьесу. И тогда, во многих письмах, я убеждала его (еще и с А. В. Бартошевичем посоветовалась и нашла поддержку), что невозможно видеть на русской сцене Белинского и Герцена, собирающих грибы, что это будет театр ряженых артистов, имитация, капустник. Он не знал ни слова «ряженые», ни слова «капустник» и с обидой написал мне тогда: «Я думал, что после „Аркадии“ в БДТ дверь в Россию мне наполовину открыта, а Вы дали понять, что она наполовину закрыта»…

Т. Стоппард и Е. Гомберг.
Фото — архив Марины Дмитревской.

Но у Стоппарда была идея о том, что ничто не исчезает и каждая мысль находит свое пространство и время для воплощения. И эта мысль воплотилась в судьбе «Утопии»: пьеса должна была найти свое время, пространство и людей, которые отдались бы ей с той же наивной доверчивостью, с какой отдаются герои «Утопии» немецкой идеалистической философии. Большие академические театры не стали бы на два года погружать всю труппу в чтение и изучение источников, пьеса была бы просто поставлена — и успеха бы не случилось. А удача спектакля А. В. Бородина в РАМТе была именно в том, что артисты оказались заражены не ролями, а идеями «Утопии» с той же степенью увлеченности, с какой их герои — немецкой философией. Пьеса в России должна была лечь на чистый лист, как когда-то на абсолютно чистое сознание Белинского (вот он и метался, бедняга!) ложились последовательно идеи Фихте, Гегеля… РАМТ доверчиво открылся сочиненной действительности, как Белинский — действительности в период примирения с нею, — и дальше мы проводили прекрасный день в театре, на берегу той жизни…

На берегу моря. Справа — Т. Стоппард.
Фото — архив Марины Дмитревской.

Стоппард глубоко воспринял идеи Исайи Берлина, главная из которых — идея искренности. Он, конечно, был хитер, он морочил постановщиков интеллектуальными вариациями, а на самом деле писал про любовь («Том, что важнее в „Аркадии“ — познание мира или любовь?» — спросила я его провокационно. Он посмотрел на меня, как на умалишенную: «При чем здесь вообще мир и познание? Вы шутите?» Я шутила).

Не перестают пространство и время. Не перестает любовь. В том числе к этому человеку, подарившему нам большой теплый мир, в котором правит гуманизм. Очень правильный мир, в который мы можем эмигрировать от ужасов первой реальности.