«Свои люди — сочтемся». А. Н. Островский.
Таганрогский Камерный театр.
Режиссеры Александр Огарев и Александрина Мерецкая, художник Александрина Мерецкая.

Олимпиада Самсоновна — барышня, не чуждая образования, но не танцы ее привлекают, как в пьесе. Из мирового художественного богатства она выбирает историю похищения Парисом спартанской красавицы и цитирует строки: «Одна из них, конечно же, Елена…», — но это не из гомеровской поэмы, а из «Трои» Сергея Петрова, который воспользовался античным сюжетом. Вместе с маменькой Аграфеной Кондратьевной они резвятся (совсем как подружки) у моря, к которому прямиком выходит калитка их дома. Какое тут море, трудно сказать, но наверняка не Эгейское.

Сцена из спектакля.
Фото — Андрей Лызь.

Екатерина Ласавская и Людмила Илюхина одеты в купальники. Липочка «плавает» у кресел первого ряда, потом, смеясь, бежит к калитке и бросается вниз. Слышен плеск воды, ее струя пересекает небо над домом. В общем, идиллическая картинка «из жизни отдыхающих». Мадригал Дж. Каччини «Аmarilli, мia bella» сопровождает их безмятежную жизнь (это буколическая история о любви к прекрасной пастушке. В сетях обнаруживается такая запись: «Ну, собственно, попса — она и есть попса, пусть даже родилась в Ренессансе. Просто песенка о любви: „Амариллис… неужели не веришь, сладкая страсть моего сердца, что ты моя любовь“»).

Если это и попса, то тем более понятно, почему Липочка ею восхищается. А время, между тем, тут протекает неопределенное. Дальше времена и вовсе будут перемешиваться. В один прекрасный момент Липочка произнесет: «Девочка на шаре», пытаясь воспроизвести известный сюжет, — а это уже не XIX век, а начало XX. Потом на сцене появится транзисторный приемник, а к финалу супруги Олимпиада Самсоновна и Лазарь Елизарыч, причепуренные, в полном довольстве и благости, слушают политического комментатора радио «Комсомольская правда». То ли парочка аферистов кочует по всем временам, то ли это четвертое поколение, вышедшее из дома Большовых такими же мошенниками, как их предки, и носят они те же имена.

А глава дома Самсон Силыч Большов поначалу откликается на слово «совесть» гомерическим хохотом. Стряпчий Сысой Псоич (Константин Решетило), старательно демонстрирующий важность своей персоны, произносит неуместное слово, но вскоре на своей шкуре убеждается, что оно тут и не ночевало. Постановщики убирают слова Подхалюзина из последнего действия: «Неловко-с! Жаль тятеньку, ей-богу, жаль-с!» Действительно, в этой сценической истории он не мог таких слов произнести. Денис Клименко играет человека, который вряд ли помышлял выбиться из грязи в князи. В привычной угодливости готовый сложиться пополам, жалкий приказчик ловит неслыханный фарт, и оказывается, в нем тайно бушевала дикая энергия, словно подземные воды. И она выплескивается в победительном Vogue с его резкими, угловатыми движениями — танце восторга от новых головокружительных перспектив. Расправив плечи, Лазарь Елизарыч облапошивает всех подряд и так входит в раж, что рискует охмурять несокрушимую как скала сваху Устинью Наумовну (Екатерина Андрейчук), которая после его ураганного натиска застывает в полном обалдении. Удивительно то, что, надев платье и шляпу после брючной пары и кепи, она ни в чем не меняется, сохранив сумрачный вид и непреклонное выражение инспектора по всем жизненным вопросам.

Сцена из спектакля.
Фото — Андрей Лызь.

Постановщики спектакля дают к нему заголовок «Восторги и кошмары Большова дома». Полагаю, вполне подойдет и определение «трагикомедия буфф». Кое-что из пьесы убрано, а кое-что вставлено, сдобрено сегодняшней лексикой, но не всегда «в масть», а с излишествами, раскраской (когда мысль ясна, а картинка все варьируется). Ключница и Тишка в спектакле отсутствуют. Эту нишу неожиданно занимает другой персонаж: в середине действия на сцену влетает Павел Гладкий. В страшном возбуждении, называя всех актеров по именам, он кричит про поломку дорогого прожектора. Все-таки он играет роль — человека от театра, осветителя. Обвиняя всех подряд, этот нервный субъект вдруг кидается к молодой актрисе с признаниями в любви, и тут в игру вступает другой актер с воплем: «Это моя жена!» Дивертисмент заканчивается так же внезапно, как и возник: возмутитель спокойствия уходит со сцены, остальные актеры смиренно спрашивают у него разрешения продолжать спектакль. Ну, чистый капустник. Публика веселится, отдавая должное способности актерской братии вышучивать свою закулисную жизнь, свои проколы, нелепости и заморочки.

Поступков, выходящих за рамки привычного (и приличного!), полно и в обиходе персонажей. Когда стало ясно, что Подхалюзин обыгрывает сваху, она достает нож, он наставляет на нее пистолет (!). Конечно, лихая Устинья Наумовна способна, вероятно, на любую эскападу, но Екатерина Андрейчук играет такую колоритную фигуру, что приумножать их число вроде и не требуется. Как не требуется, на мой вкус, и монолог свахи, рекламирующий именно для таганрожцев ее услуги.

Очень важное для «замоскворецких» пьес Островского понятие греха здесь отсутствует. Разве что с показным вздохом признание Большова в том, что роптать — грех. А когда поверженный, босой он является умолять дочь и зятя вызволить его из долговой ямы — «Есть ли в вас христианство? Двадцать пять копеек надо, Лазарь!» — то не хохотом, как когда-то сам он ответил на слово «совесть», а совсем издевательски эта парочка в два голоса вразумляет тятеньку максимами из списка знаменитых пьес: «Не в свои сани не садись», «На всякого мудреца довольно простоты», «Правда хорошо, а счастье лучше» и, конечно, «Свои люди — сочтемся». Ни ужас в глазах Самсона Силыча, ни переходящие в страшный вой отчаянные рыдания Аграфены Кондратьевны, точно она отпевает мужа (оба в черном), не трогают зачерствевшие сердца. В своем бездушии Липочка даже перещеголяет Подхалюзина, бессовестно уверяя, что в родительском доме «свету не видала», не желая слушать попреки, поскольку «тут дети» (при этом поглаживается округлившийся животик). Какое уж тут христианство? Никто в этом доме Бога не боится.

Сцена из спектакля.
Фото — Андрей Лызь.

Звучащий в этой сцене погребальный плач Дидоны (из оперы Г. Перселла «Дидона и Эней») — может быть, не только печаль по нагло обманутому, но и весть обманщикам о неминуемой расплате? А пока что удачливые замоскворецкие нувориши, расправившись с родными и близкими, обустраивают свою жизнь. Через зал на сцену им несут солидную, увитую шарами вывеску — «Трактиръ „Елена“». Липочка не забывает своих прежних пристрастий к античным сюжетам. Правда, моря уже не видно. Наверное, оно «витийствуя, шумит» в другом месте.